Бремя колокольчиков (СИ)

   -  А так, бреду, что я тут наплёл оно верит, а Богу не верит. Потому что окаменело, не знало любви, и тут не только твоя вина... Но и ты любви никому не дал, ни в семье, ни где ещё? Так?

Мужчина потупился.

   -  Ведь всё, что я наплёл про это: про месть и величие, желание показать, что весь мир кругом хуже, а в нас есть что-то, что мы и объяснить то не можем, но за что Бог нас любит, и все любить должны! А мы - никому и ничего не должны... И ищем мы мести везде и во всём её жаждем, это от боли, страха и незнания любви, что в нас сидят; тот же камень, под который вода живая, т.е Дух Божий, не течёт. А Бог то есть Любовь, а не месть, тем более самому себе... Хотя многие именно так и веруют... Это православием даже называют, безумцы! А? Что скажешь?

   -  Ну... я не знаю... враги клевещут... Россия всё же, тут святых...

-... только знай выноси, да? - Перебил старец - Но ты молодец, ты прямо и честно свои сомнения высказал, честность то перед собой - большое дело, и начаток её ты имеешь.

Старец взял пытавшегося ещё что-то сказать гостя за плечи:

   -  Не бойся! Только веруй Богу и не бойся! Нет, не в чудеса, веруй, а что Он есть Любовь, тогда воскреснет всё кругом и преобразится!

Божественная обедня

Никогда о. Пиндосий из своего затвора не уходил и не выезжал, по крайней мере, никто об этом не слышал. На службу в Церковь - тоже за одним лишь известным мне исключением. Тогда послужил он у одного батюшки, о. Владимира настоятеля крупного дсельского прихода, расположенного не так уж далеко от места подвигов старца. Батюшка тот был известен, к нему и так из Москвы и других городов русских, украинских и белорусских народ ездил, а теперь, когда стремящиеся к о. Пиндосию заворачивать стали, то приход этот и вовсе расцвёл и зазолотился куполами. Вот и зазывал настоятель о. Пиндосия к себе послужить всеми правдами неправдами, ну и на примерно сто двадцатую просьбу затворник наконец согласился, но при условии, что службу возглавит он, и что всё будет как он посчитает нужным. Мне посчастливилось быть на той службе.

День был воскресный, неделя о мытаре и фарисее. На дворе были февральские морозы, но народу приехало много, потому как о. Владимир многих оповестил о предстоящей службе во главе с почитаемым многими подвижником.

Настоятель Владимир и я ждали о. Пиндосия в алтаре. О. Владимир вообще-то хотел встретить старца на крыльце или у ворот храма, но тот наотрез отказался, более того, сказал, чтоб ждали его именно в алтаре, не выходя из него даже на солею, пока он будет проходить через церковь, сказав, что если не так, то он вовсе развернётся и уедет к себе в лес. Вот так мы сидим и слушаем, как старец идёт через храм, долго, раздаёт благословения, кому-то что-то говорит.

-... Есть святая простота, а есть «святая» мудота, -слышим мы его голос уже близко от алтаря, - так и запомни себе, до того как дедушка Альцгеймер к тебе не придёт.

   -  Радости всем, братия! - С таким странным приветствием обратился к нам старец, после того, как сделал земные поклоны перед престолом - А то сидите тут с постными бородатыми мордами, мне аж жутковато стало, как в алтарь зашёл.

Понятно, мы разулыбались.

   -  Отец Владимир, а что это за книжку я у тебя за свечным ящиком взял? - Спросил о. Пиндосий здороваясь с настоятелем.

   -  Это перечень грехов по категориям для подробной исповеди. Народ любит и я приветствую, чтоб серьёзно к таинству относились. - Отвечал тот.

   -  А у тебя в начале службы исповедь? Дай я проведу, а вы пока тут подготовите всё, проскомидию совершите.

   -  Хорошо... Как скажете... - Отвечал чуть смутившийся, но помнящий обещание служить эту службу по старцовому слову настоятель.

   -  Вот и ладно... - сказал лесной затворник, выходя из алтаря с крестом и Евангелием в руках.

Общую исповедь, которую о. Пиндосий провёл прямо в центре храма было слышно хорошо и из-за иконостаса. После нескольких положенных молитв и совсем краткого, явно не по книге перечисления грехов, старец обратился со словом к исповедникам:

   -  Братия и сестры! Что ещё сказать? Книжку эту все видели? - Видимо, он показал эту самую, про которую настоятеля спрашивал - Ага! Вижу. Много там разных грехов написано? Много про всякие удовольствия, да? И что всякое удовольствия или фантазия есть грех, Так?

Ответом было мычание толпы с отдельными отчётливыми «да».

   -  Ну так я вам скажу, что грешен я. Гажу с удовольствием, не в принципе, а в туалете своём деревенском в одно очко. Такое удовольствие испытываю, что иные при соитии не испытывали, что мужики, что бабы. Г решен я?!

Гробовая тишина была ответом.

   -  Так как, всякое удовольствие грех или не в нём он вовсе?...Ну хорошо, продолжим, тут в книжице этой про помыслы разные много, оно и впрямь, голова много чего рождает, да?

Слушающие снова оживились.

   -  А я скажу вам: у кого в мыслях и на деле одно, тот либо свят, либо полное говно. Святые есть тут у нас?

Понятно, в ответ опять все затихли.