Бремя Милосердия (СИ)

Он упал спиной в мягкую перину, о которой только что подумал. Перину из облаков. Белые, посеребренные звёздным светом, они бугрились мягкими складками, вздымались холмами, башнями и горами самых причудливых очертаний. Какое-то время Мёрэйн валялся, подкидывая вверх пушистые хлопья. Потом, поднявшись на ноги, побрёл к горизонту по колено в облаках, обходя взметнувшиеся вверх облачные горы и клубящиеся облачные расщелины, а кое-где с разбега перепрыгивая через разрывы, в которых на головокружительной высоте внизу бушевало море, подсвеченное молниями. Гроза клубилась ниже, под корнями облачных гор. Вверху раскинулось небо с зимними созвездиями. Мёрэйн не смотрел на них: звёзды Сэйда обманчивы. Здесь у него были другие ориентиры. Одна-единственная Звезда влекла его сейчас, и он шёл по протянутому к нему тонкому лучу незримого света, словно по серебряной путеводной нити. В физическом мире даже для современных кораблей нужен не один день, чтобы покрыть расстояние между континентами. Не говоря уже о том, что в физическом мире не походишь по облакам… Но в Сэйде шаг невесом, а дальние пути коротки.

Вот внизу показался берег Эрендера – восточного континента. Вот блеснула ширь реки Тайн, своими каналами и проливами делящей на двенадцать частей столицу Империи, Анвер, Город-над-рекой. Со следующим шагом перед глазами Мёрэйна возникло окно во флигеле высокого старинного здания. Мёрэйн потянулся к окну, опёрся руками о деревянную раму. За рамой была комната, сочетавшая черты кабинета и гостиной. Освещённая тёплым светом камина и канделябров, со стенами, сплошь завешанными картинами, с мягкими, глубокими креслами, с лимонным деревом у окна и роялем в глубине, она была настолько же уютна, насколько аскетична была его собственная келья. В креслах за покрытым узорной скатертью столом сидели двое мужчин. Один из них, улыбчивый и светловолосый, в свободной белоснежной блузе с пышными рукавами и чёрных брюках, непринуждённо развалился в кресле, закинув ногу на ногу. Он держал в пальцах высокий бокал. Вторым был болезненного вида человек в сером костюме, с нервным лицом и неестественными движениями, он зябко кутался в плед.

Ночь с 33 на 34 Йат, Анвер

Зябко кутаясь в плед, Морис Эрванд пытался понять, почему всё-таки он принял это приглашение. Когда его ладонь легла в бледную, прохладную ладонь человека в плаще, ничего особенного не произошло, со стороны, должно быть, это выглядело как самое обычное рукопожатие двух мужчин, и длилось оно, как того требуют правила вежливости, всего пару мгновений. Но кое-что необычное всё-таки случилось – не в мире вещей и событий, что-то произошло с Морисом. Потому что за эти пару мгновений он пережил эмоций больше, чем за последние десять лет. Его словно пронизал разряд тока – но как если бы ток был не болью, а запредельным, непередаваемым наслаждением. Из всего знакомого Морису это было сравнимо только с оргазмом – но притом лишено каких-либо эротических переживаний. Наслаждение это вообще оказалось не плотского, не физического происхождения – то был сильнейший эмоциональный экстаз. Мгновенно, ярко и беспричинно Морис ощутил себя так, словно его душа была умирающим растением в тёмной, нежилой, позабытой всеми комнате – и вдруг кто-то раздвинул шторы, распахнул окно – и всё его существо залили солнечным светом и потоками живительной влаги. Он почувствовал себя так, как если бы вдруг услышал прекраснейшую музыку – нежную и радостную одновременно. Отчего-то вдруг вспомнилось детство: зелёная лужайка из какого-то родительского отпуска в деревне, мама в лёгком платье, смеющийся папа с корзинкой грибов… Промелькнуло воспоминание о первой влюблённости – не образ, а лишь вкус самого чувства – робкого, чистого, восторженного… На глаза Мориса навернулись слёзы. Ему хотелось, чтобы это не заканчивалось… Никогда.

Но тот, кто назвался Джейслином О-Монованом, убрал руку. И снова валил снег и светили фонари. Морис стоял перед ним потрясённый. По лицу его собеседника невозможно было определить, знает ли он о том, что Морис только что пережил. Он небрежно натянул белую перчатку и затянул шнуровку на запястье.

– Быть может, продолжим беседу в более подходящем месте, мистер Эрванд? – Просто предложил он. – Я живу совсем недалеко, на Госпитальной.

– Но на Госпитальной, вроде, нет ничего, кроме, собственно, госпиталя, – не слишком учтиво брякнул Морис.

– Именно. Вот туда я вас и приглашаю, – улыбнулся господин О-Монован. – Исключительных дел Имперский госпиталь. Я врач.

Морис вздохнул с облегчением. Он вспомнил. Имя собеседника ему было действительно знакомо в связи с медициной – не то в газетах писали о талантливом хирурге с такой фамилией, не то так звали кого-то из светил здравоохранения.