- Тюрьма, суд, колония, ссылка... - Павел Петрович продолжал, словно и не слышал моей реплики. - Вы о таком будущем мечтали, когда посылали ваш первый рассказ в редакцию "Техники - молодежи"? Долгие годы за решеткой, потом несколько десятилетий в какой-нибудь деревне Мухоморово в восточно-сибирской глуши. Там, где из литературы есть только сборник постановлений пленумов нашего ЦК за прошлую пятилетку. А телевизор - только в кабинете председателя местного леспромхоза. Хамство, бескультурье, пьянство... И разумеется, полная невозможность писать. Поверьте, об этом позаботятся в первую очередь. Ведь намного проще лишить вас возможности кропать ваши чудные опусы, чем потом перехватывать на пути за рубеж ваши рукописи. Перефразируя Пруткова, нужно рубить под корень!
Он замолчал и некоторое время буквально буравил мое лицо своим цепким взглядом. Потом его губы тронула едва заметная улыбка:
- А вы слегка побледнели, Николай Львович. Что, слишком мрачную картину вашего ближайшего будущего я вам нарисовал?
- Да, мрачновато, - согласился я и закашлялся. В горле совершенно пересохло.
- Но альтернатива этому мрачному будущему все-таки есть! - Павел Петрович щелкнул пальцами. Как фокусник, который собирается достать из перевернутой шляпы белоснежного крольчонка. - Тюрьма или свобода, забытье или слава... Выбор теперь будет зависеть только от вас, Николай Львович!
- И в чем конкретно состоит эта ваша альтернатива? Что я должен сделать, чтобы выйти из этих стен?
- Как я уже говорил, мне вовсе не интересны мелкие секреты вашей писательской тусовки, Николай Львович. Мне нужно только одно: чтобы вы дали свое согласие писать так, как пишите сейчас. Мне нужно ваше согласие писать о маленьком человеке из нашего светлого завтра.
- И это все? И я могу быть свободен?
- Да, но не сразу, - брови его слегка сдвинулись к переносице. - Правила игры есть правила игры. Их не может нарушить никто. Ни я, ни вы. Вам предстоит пройти через суд и вы получите свой срок. Стандартный срок. Лет пять-шесть, не больше.
- Тогда какой смысл... - начал было я, но Павел Петрович резко прервал меня: