Томас кивнул, и молодые люди уселись за один свободных столов в самом дальнем от очага углу. Спустя несколько минут перед ними появились кружки с пивом, кисловатым вином и большое блюдо с кусками хорошо прожаренной свинины, щедро посыпанной свежей петрушкой. В этот момент народ, собравшийся в зале, бурно захлопал в ладоши; на середину залы вышли два человека, одетых в цветастые плащи, как будто сшитые из кусочков разноцветной материи, один с лютней, второй со скрипкой в руках. Старший из них, с длинными, свисавшими по обе стороны рта усами, находился уже в изрядном подпитии, второй, лет двенадцати на вид, не больше, поддерживал его под локоть. Молодцевато поклонившись, они без лишних проволочек под хлопанье, притопывание и одобрительные выкрики собравшихся затянули залихватскую песню:
Песня закончилась под всеобщее ликование; несколько пар даже пустились в пляс. Вдруг с деревенской площади донёсся громкий звук колокола и большинство посетителей ринулось к выходу, не забыв при этом прихватить с собой полупустые и только початые бутыли. Самых забывчивых из них, не заплативших либо пытавшихся вынести наружу кружки, у двери встречала прислуга. Через десять минут в зале осталось только с полдюжины человек, не особо торопившихся на гулянье, либо уже излишне подвыпивших. Сочтя этот момент достаточно удачным, Эдмунд с Томасом направились к тянувшейся через всё помещение длинной деревянной стойке, за которой стоял Пэдриг Гарвен, засунув большие пальцы рук за поясной ремень. Это был крупный человек с густыми бровями и взлохмаченной шевелюрой.
— Катерина уж сказала мне, — буркнул он в их сторону, — нету мест… извиняйте.
Последнее слово он выдавил из себя, быстрым и цепким взглядом оценив кожаные колеты подошедших и меч, болтавшийся на боку Томаса. Ни слова не говоря, Эдмунд высыпал на прилавок перед ним горсть мелких монет, среди которых попалась даже одна серебряная.
— Хм, — пробурчал хозяин. Он ещё раз взглянул на них и быстро, чуть склонив голову — на их спутниц, сидевших за столом, — пожалуй, для благородных господ найдётся. Но надобно будет ещё серебра добавить.
— Не многовато ли? И с чего вы взяли про то, что мы благородные?
Гарвен развёл руками.
— Я уж тридцать лет здесь гостиницу содержу да гостей привечаю. Могу золото от медяка отличить. Спутниц ваших хоть в рубище обряди, но лиц таких среди крестьянок не найдёшь. Да и вы при оружии. Но ежели тайну хотите сохранить, то я и так никому ничего не говорю и имён не спрашиваю, иначе б знатные люди у меня и не останавливались бы. В нынешние времена многие запросто путешествуют, в недорогой одежде, чтобы внимания к себе не привлекать. А насчёт монеты… Праздник нынче, добрые люди. У меня все комнаты битком забиты, да всё по парочкам, подвинуть никого не удастся. Но раз молодые люди не из простых, да при деньгах, могу знатные апартаменты предоставить. У меня таких три, и деревенщинам я их не сдаю. Кроватей дополнительных там нет, так что для вас три комнаты будет в самый раз. Для девушек ваших одна, и две для парней, или как вы там распределитесь… Уж простите великодушно, но они у меня пустуют по большей части, а обстановка там дорогая.
— Понятно. — Эдмунд достал из кармана еще одну серебряную монету, покрупнее первой.
— Прекрасно, благородные господа, — расплылся в улыбке хозяин. — Рад видеть у себя в гостях таких щедрых молодых людей.
Он сгрёб своей огромной рукой все монеты и, мельком глянув на подошедших Гуго, Алиенору и Бланку, закончил: