Бремя власти: Перекрестки истории

Стереотип справедливой правительницы был обновлен в соответствии с духом эпохи. Екатерине были дарованы мироустроительные харизматические полномочия. Самим же подданным было объявлено, что наконец-то настало царствование, основанное на гуманных чувствах, добросердечии, сострадании и разуме. Императрица как никто подошла к этой роли, поскольку по внутреннему своему убеждению такой себя и считала. Ну, только с небольшой долей лицемерия. Если Петр подкреплял свои права императивом победителя и завоевателя, то Екатерина скорректировала их в сторону традиционного стереотипа милосердного и доброго правителя. Она тоже завоеватель, но завоеватель сердец подданных. Петр – отец Отечества с привкусом строгости и взыскательности, Екатерина – Мать Отечества, заботливая воспитательница гражданских добродетелей. Даже законотворчество она скорректировала в эту сторону, отдавая предпочтение обычаю, а не норме. Закон, по ее мнению, должен был не столько карать, сколько способствовать утверждению лучших нравов. Так, в преамбуле к Губернской реформе 1775 года она писала, что новые учреждения и должности, призванные возбудить в дворянах их лучшее черты, избавят Отечество от «забвения своего долга и равнодушия к общему благу».

В конце жизни Екатерина не без гордости признавалась, что во время ее правления многоепеременилось. И это было правдой. Причем, это многое касалось чуть ли не всех сторон жизни дворянства, включая и их представления о власти. Вот идеал монарха, составленный на основе анализа переписки дворян последней трети XVIII века. По убеждению «первенствующего сословия», монарх обязан быть великим и сведущим, щедрым и милостивым, справедливым и благородным, обладать душой возвышенной и чувствительной к нуждам подданным [36;143]. Нетрудно заметить, что эти качества персонифицированы: образ идеальный, но в нем легко угадываются черты Екатерины II. Именно она приучала дворян к величию России, осознанному как победоносная поступь Империи на границах и в Европе. Екатерининский канцлер Безбородко – ее потомкам: «Не знаю как при вас, а при нас ни одна пушка в Европе выстрелить не смела». Именно Екатерина создала себе репутацию «философа на троне», уравнивая таким образом Россию с остальными европейскими государствами. А ее снисходительность, благожелательность, внимание к людям даже в мелочах: она могла собственноручно задвинуть шторы, увидев, что солнце слепит собеседника. Все эти качества, постоянно умножаясь в стоустой молве, создавали легенду о ее большом и благородном сердце. Разумеется, хватало и обиженных, и недовольных. Но эти голоса не могли заглушить хвалебные возгласы. После Екатерины уже нельзя было управлять страной, ссылаясь только на закон. Следовало также «править по сердцу», которое с легкой руки императрицы превратилось в гарантию от. тирании.

А. А. Безбородко

Последнее обстоятельство дало возможность В. О. Ключевскому не без иронии заметить: «В обществе, утратившем чувство права, и такая случайность, как удачная личность монарха, могла сойти за правовую гарантию». Соглашаясь с великим историком, нельзя не признать и точку зрения современной исследовательницы И. Ху-душиной, справедливо заметившей по поводу реплики Ключевского: «Историк неточен только в одном: нельзя утратить того, чего не имеешь» [64;59]. И в самом деле, сколь ни привлекателен был екатерининский государственный либерализм, в России гражданского права не было и быть не могло. Больше того, какой бы великодушной и справедливой не казалась власть, никогда еще ее образ не пребывал в столь разительном контрасте с реалиями эпохи. «Золотой век» дворянства оттого не «медный» и не «серебряный», а «золотой», что дворянство получило все возможное, что могло дать этому сословию самодержавное государство. Но это все возможное было получено за счет других сословий, так что Екатерина поневоле оказывалась для одних доброй матерью, а для других – злой мачехой.

Император Александр I

XI

Образ правителя, выстраиваемый Екатериной, был образцом самодержавного монарха. Императрица была искренне убеждена, что «всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно» [41;3]. Но при этом она избавила самодержавие «от примесей тиранства» (выражение Карамзина). Впрочем, сама императрица сумела сформулировать эту мысль оригинальнее. Признавшись в одном из писем доктору Циммерману, что она была в душе «всегда отменною республиканкою», Екатерина заметила относительно возможного недоумения корреспондента по этому поводу: «.в России никто не скажет, чтоб я власть во зло употребляла» [Цит. по: 64;33–34]. Это и есть смысл освобождения от «тиранства» – не творить зло и по возможности следовать закону.