Бремя власти: Перекрестки истории

Надо отдать должное: Екатерине удалось это сделать. Выстраивала она свой образ терпеливо, с большой осмотрительностью. Сначала императрица «эксплуатировала» образ Спасителя Отечества. Отчасти этому она обязана своему незадачливому мужу. Петр III за неполные шесть месяцев правления ухитрился презентовать себя таким гонителем всего национального и церковно-православного, что даже Манифест о вольности дворянства и ликвидация Тайной канцелярии (Н. Карамзин назвал эти указы «славными и безсмертными.») не помогли ему. Так что слова манифеста об освобождении от «властителя», который испытывал «ненависть к отечеству» и не желал «о благе вверенного себе государства помышлять», были встречены большинством с пониманием и сочувствием. Впрочем, для того, чтобы показать от какой бездны был спасен Екатериной бедный российский народ, на низвергнутого императора понавешали все, что можно. Его обвинили и в «расточении» казны, и в том, что тетку свою, «благодетельницу» Елизавету Петровну, на гроб которой взирал «радостными глазами», не хотел хоронить (только стараниями Екатерины императрица была достойно погребена), и церковь утеснял, «не имев в сердце своем следов Веры Православной Греческой». Наконец, «презрев. законы естественные и гражданские», бывший император намеревался «истребить» жену и обойти непризнанного наследника Павла, вознамерившись «отечество в чужие руки отдать».

Поток обвинений был довершен текстом «своеручно написанного» отречения Петра III. Уже бывший император признавался, что узнав «самым делом тягость» самодержавного правления, он окончательно понял: такое бремя «силам моим несогласное». Это неожиданное прозрение побудило Петра «безпристрасно и непринужденно» отказаться от престола [22;183–185].

Манифест Петра III о вольности дворянства

Едва ли стоит удивляться лицемерию власти, заявлявшей устами Петра Федоровича о его непринужденном отречении. Собственно, такое за лицемерие и не считалось, хотя Екатерина еще не произнесла свое знаменитое «Победителя не судят». Обращает на себя внимание другое. Редкий случай упоминания об обременительности власти, которая, как оказалось, не всякому «богоданному государю» по плечу. А уж если так случилось, то и государь, следовательно, совсем и не богоданный.

Убийство императора Петра III

К образу спасительницы «погибающего Отечества» авторы манифеста добавили толику мученичества, столь популярного для православного мирочувствования. Было объявлено, что императрица отдала «себя или на жертву за любезное отечество, которое от нас по себе заслужило, или на избавление его от мятежа и крайнего кровопролития».

Последняя точка была поставлена во время коронации в феврале 1 763 года. Весь сценарий церемонии был подчинен прославлению новоявленной избавительницы. Коронационную медаль украшала красноречивая надпись «За спасение веры и отечества». В исторической ретроспективе получалось, что каждый новый монарх в момент очередного «переворотства» седлал своего персонального конька: Елизавета Петровна возрождала «дух. Вселюбезнейшего Родителя своего, императора Петра Первого», Екатерина Алексеевна и того лучше – спасала Отечество. Но долго в такой роли пребывать было трудно в силу известной всем монархам забывчивости и неблагодарности подданных. В конце концов, еще совсем недавно императору Петру III кричали:

Ты вольность даровавши,
Всех вольность погубил,
И всем свободу давши,
Всех ныне нас пленил…
Твой лавр во век не свянет.

С лавром автор этого послания, ныне совершенно забытый поэт Алексей Ржевский, напророчествовал очень неудачно. Без неувядающего лавра действительно не обошлось. Но только. в качестве венка на могилу Петра III.

Екатерина таких печальных поворотов судьбы себе не желала. Поэтому скоро предпочла добавить к имиджу Спасителя Отечества нечто более основательное. Здесь приходится удивляться прозорливости, или, быть может, необычайной осмотрительности императрицы. Действительно, далеко не все в верхах согласились с версией спасения Отечества. Смущение испытывали и низы, интуитивно почувствовавшие в произошедшем подвох, очередную каверзу. Не случайно в момент похорон в Александро-Невской лавре отрекшегося императора (оттого и Лавра, что отрекся) все пространство обители было заполнено недоумено-молчавшей толпой «подлой черни». «Ненависть нации к Петру III, кажется, сменяется жалостью», – заметил по этому поводу один из иностранных дипломатов [31;418]. Молчание вскоре было прервано «неосновательными толками», вылившимися в конце концов в легенду о царе-избавителе Петре Федоровиче, желавшем следом за дворянами освободить крестьян, да не успевшем этого сделать.