Бремя власти: Перекрестки истории

Амвросий(положив руки на голову Александра). Благочестивейшего, самодержавнейшего, великого государя нашего, императора Александра Павловича спаси, Господи, и помилуй. Силою Твоею возвеселится царь и о спасении Твоем возрадуется. Положил еси на главе его венец от камене честна, д'aси [54]ему благословение во веки веков. [55]Аминь.

Пален.Господа, в Зимний дворец! Владыка, пожалуйте. Пожалуйте, ваше величество!

Пален и другие заговорщики берут Александра под руки и сводят по лестнице, как будто несут на руках. Он идет с опущенной головой, мертвенно-бледным лицом, едва передвигая ногами. Караул, отдавая честь императору, склоняет к ногам его знамена и штандарты. С площади слышатся «ура!» и военная музыка – Екатерининский марш «Славься сим, Екатерина, славься, нежная к нам мать!»[56]

Все.Ура! Ура! Ура! Александр!

Голицын(тихо Нарышкину). Не на престол, будто, а на плаху ведут.

Нарышкин.Еще бы! Дедушкины убийцы [57]позади, батюшкины убийцы впереди…

Талызин(заговорщикам). Господа, слышали, Аракчеев здесь – у государя просит аудиенции.

Депрерадович.А вот посмотрим, примет ли.

Платон Зубов.Как не принять? Рубашками-то с тела поменялись недаром, братья названые!

Бенигсен.Помяните слово мое, господа: умер Павел, жив Аракчеев – умер зверь, жив зверь!

Кушелев(забегая вперед и становясь на колени перед Александром). Благословен Грядый во имя Господне. Осанна в вышних!

Все.Ура! Ура! Ура! Александр!

Е. Г. Перова "Несть бо власть аще не от Бога" Очерк

Сердце царя в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его.

Всякий путь человека прям в глазах его; но Господь взвешивает сердца.

Притчи царя Соломона

ТРИ ЦАРЯ

На первый взгляд может показаться странным объединение в одном книжном томе двух различных драматических произведений, столь далеко отстоящих друг от друга как по времени их создания, так и – еще дальше! – по времени сюжетному. Двести с лишним лет отделяет царя Федора от императора Павла, и столько же – нас нынешних от павловского царствования.

Что же заставило нас сопоставить эти произведения, какую искру надеемся мы высечь, сталкивая две драмы – столь разновременные, столь разноязыкие?

И Алексей Толстой, и Дмитрий Мережковский, каждый по-своему, попытались решить вопросы происхождения власти, роли личности во власти и – в конечном счете – роли личности в истории.

А. К. Толстой (1817–1875) – лирик, автор исторических романов, былин и баллад, сатирик и юморист. Современники высоко ценили в нем редкое благородство души, рыцарский склад натуры. Не разделяя и современных ему радикальных воззрений, и официальной идеологии, Толстой обратился к далекому прошлому России. Противопоставляя русскому централизованному государству XVI века Древнюю Русь и Новгород, он воспринимал их скорее как некие поэтические – и политические – символы.

Драматическая трилогия – «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис» – была создана в 1860-х годах и отразила размышления Толстого о судьбах монархической власти в России. Монархическая власть отозвалась соответствующим образом: пьеса «Царь Федор Иоаннович» была на тридцать лет «отлучена» от сцены как колеблющая основы самодержавия.

А. К. Толстой

Д. С. Мережковский (1865–1941) – поэт, философ, пытавшийся заново осмыслить основы христианства, один из вождей символизма, разрушитель традиционных нравственных и эстетических канонов, критик общественных устоев – книги его арестовывались цензурой, его самого едва не отлучили от церкви.

Драма «Павел I» была впервые разыграна в 1908 году – в Петербурге, на вечере в честь А. М. Ремизова.

Метания между Фридрихом Ницше, отринувшим христианство, и Владимиром Соловьевым, ищущим Вселенской церкви, привели Д. Мережковского к символизму, главными чертами которого были «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности» [34;8]. Знаменательно, что символизм возник на рубеже эпох, как бы в предчувствии грядущих потрясений, отражая трагические поиски точки опоры в рушащемся мире: «Никогда еще люди не чувствовали сердцем необходимости верить и так не понимали разумом невозможности верить» [34;7].