Бремя власти: Перекрестки истории

Трилогия, посвященная русской истории и входящая в цикл произведений под названием «Царство зверя» – драма для чтения «Павел I», романы «Александр I» и «14 декабря», – стоит особняком в творчестве Мережковского: в ней больше ощущается связь с традиционной гуманистической линией русской литературы, но, как и в других произведениях, главным для автора является не столько историческая канва событий, сколько борьба плоти и духа, правды земной и правды небесной.

Д. С. Мережковский

Поле битвы – душа человеческая.

Итак, перед нами два самодержца, именами которых названы пьесы, – Федор и Павел. Но, говоря о драме царя Федора, невозможно обойти молчанием фигуру Бориса Годунова – главного персонажа третьей части толстовской трилогии, потому что именно его душа и является для автора тем полем битвы, где «бес с ангелом борется».

Федор (1557–1598), последний из Рюриковичей, последний из рода Ивана Калиты, младший сын Ивана Грозного (1530–1584) от первого брака, в возрасте 27 лет вступил на престол, который тридцать с лишним лет занимал его отец (а если считать и великое княжение, то все 50). Федор царствовал на протяжении 14 лет и умер, не оставив потомства. Далее – Смутное время, самозванцы, нашествие поляков и многолетняя борьба за престол, завершившаяся в 1613 году избранием на царство Михаила Романова.

Павел I (1754–1801) – единственный сын Екатерины Великой и Петра III, хотя слухи о его не совсем законном происхождении распускала сама державная мать, ускорившая уход в мир иной своего супруга. Павел взошел на престол в 42 года, три десятка лет проведя в положении наследного принца – «российского Гамлета», и царствовал всего четыре с небольшим года, пока жизнь его не прервалась от рук пьяных заговорщиков с молчаливого попустительства его сына, будущего императора Александра I. Павел оставил большое потомство, в результате чего обеспечил на сто с лишним лет законную преемственность престола, разрушенного в 1917 году.

В характерах обоих царей было нечто общее: детская незрелость характера, а также своеобразное, чисто русское юродство – слабость души и воли, непозволительная для монарха, спасаясь от которой Федор уходил в молитву и постничество, Павел – в самодурство и дурачество.

Царствование Федора в общем оценивается однозначно: мир, покой и благоденствие, наставшие после кровавого кошмара Ивана Грозного, достигнуты были трудами молитвенника Федора и его правителя Бориса. Трагическая фигура Бориса Годунова, столь мощно выписанная еще А. С. Пушкиным, на протяжении 400 лет привлекала внимание историков и литераторов: «гений и злодейство» – одна из вечных тем. А в том, что Годунов был государственным гением, не сомневается никто – ни его защитники, ни его злопыхатели: «… и если, будучи рабом, он дерзко совершил этот захват высочайшей власти, сильно согрешив, все же даже и его враг не назовет его безумным, потому что глупым недоступно таким образом на такую высоту подняться и совместить и то, и другое», – пишет дьяк Иван Тимофеев [58] [48;222].

Борис Годунов (1552–1605) венчался на царство в 1598 году, а при жизни Федора долгие годы был его правой рукой и нес на своих плечах бремя управления державой.

Короткое правление Павла, так же как и полтора десятка лет, проведенных Годуновым у власти (тайно и явно), обросло впоследствии множеством слухов, домыслов и преувеличений, цели которых были различны: в случае Годунова – обвинением в убийстве ребенка-наследника доказать неправедность царствования, в случае Павла – оправдать убийство (и отцеубийство!) самодержца его безумием.

Свидетельства современников всегда пристрастны, зависят от личных склонностей, политических убеждений, особенностей восприятия, от того, был ли сей свидетель непосредственным участником либо очевидцем события или же узнал о нем по слухам. А слухи, как известно, имеют свойство расти и множиться неимоверно!

Вот характерный пример: один из современников сообщает, что в то время, когда народ под стенами Новодевичьего монастыря бил челом Борису на царство, «…некий отрок… посажен был против келий царицы и живущих там монахинь на зубцах стены… Крик этого отрока согласован был с мольбою просящих и покрывал все голоса народа». Был ли сей отрок «подучен» Борисом, для нас сейчас не важно, интересно другое: некий иностранец пишет в своих записках о двухмальчиках, в другой редакции упоминается уже целая толпаюношей, которая далее превращается слухами в огромную процессию из нескольких тысяч(!) отроков, что и записывает добросовестно шведский дипломат Петр Петрей [59] [41;203–204].

Точно так же один офицер превращается слухами в целый полк, прямо с учений посланный Павлом – «шагом марш!» – в Сибирь.

Официальная публицистика и историография также немало поспособствовали делу внедрения разного рода исторических мифов в сознание народа.