Бремя власти: Перекрестки истории

Став императрицей, Мария Федоровна удовлетворила наконец свое тщеславие и страсть к нарядам – Екатерина держала сына и невестку, что называется, в черном теле, а указом против роскоши и вовсе довела великую княгиню до слез: «Мария Федоровна (в то время 23-летняя женщина), огромные волосы которой славились, должна была подстричь их, что, разумеется, было ей очень горько, и она даже плакала», – вспоминала фрейлина Алымова (Ржевская) [40;316]. Как было не плакать, расставаясь с таким великолепием! Ведь еще совсем недавно, во время путешествия по Европе, Мария Федоровна поражала своей необыкновенной прической Марию Антуанетту и все версальское общество: «Графиня Северная испытывает новое устройство: в прическу заложены бутылочки с водой, изогнутые вдоль головы и скрытые бриллиантами и цветами, – вода все время поддерживала цветы в невянущем виде.

Это было прелестно: весна на голове среди снегов пудры» [40;308].

Художница Виже-Лебрен так описывает императрицу Марию Федоровну: она «была очень красивой женщиной, сохранившей благодаря полноте комплекции свежесть молодых лет, а высокий рост придавал ей благородную величественность. Помню ее на балу: прекрасные светлые волосы ее, ниспадавшие до плеч, и увенчанная бриллиантовой короной голова.

Сия большая и прекрасная и женщина величественно возвышалась рядом с Павлом, который держал ее под руку, и зрелище сие являло собой разительный контраст противоположностей. С красотою соединялся в ней и наисовершеннейший характер: императрица Мария была воистину евангельской женщиной, и всем ведомые добродетели ее не позволяли злословию коснуться особы императрицы» [9;84].

Художница, пожалуй, слишком восторженна – Мария Федоровна вовсе не обладала столь совершенным «евангельским характером»: она была категорична, склонна к интригам и излишней мелочной опеке, которая раздражала Павла. Отношения между супругами постепенно разлаживались, чему способствовало и появление новой фаворитки: если с Нелидовой Мария Федоровна смогла установить дружеские отношения, то с Гагариной этого достичь не удалось.

Марии Федоровне нравилась придворная жизнь, тот «дух двора», который тяготил ее невестку Елизавету Алексеевну, писавшую своей матери: «Увы, матушка… все, что я писала вам вчера о свободе, на которую я надеялась в отсутствие их величеств, распалось в прах; нужно всегда склонять голову под ярмом; было бы преступлением дать вздохнуть один раз полной грудью. На этот раз все исходит от императрицы, именно она хочет, чтобы мы все вечера проводили с детьми и их двором, наконец, чтобы и днем мы носили туалеты и драгоценности, как если бы мы были в присутствии императора и придворного общества, чтобы был «дух двора» – это ее собственное выражение» [1;102].

Императрица очень тяжело перенесла смерть Павла.

Ее разбудила статс-дама Шарлота Карловна фон Ливен, [128]сообщив, что случилось во дворце ночью. С часу ночи до пяти утра Мария Федоровна отказывалась признать Александра новым императором и подчиниться его приказам покинуть Михайловский замок и переехать в Зимний дворец.

«Императрица Мария Федоровна, – пишет матери Елизавета Алексеевна, – у запертой двери заклинала солдат, обвиняла офицеров, врача, который к ней подошел, всех, кто к ней приближался, – она была в бреду» [58;441]. Возможно, в ее бурном горе и был некий оттенок театральности – сказал же ей хладнокровный Беннингсен: «Мадам, не играйте комедию!» Но все же. Она потеряла супруга, с которым прожила почти четверть века, от которого родила десятерых детей, разделяла с ним его тридцатилетнее терпеливое ожидание власти и недолгое царствование.

4 года, 4 месяца и 4 дня.

Слишком недолгое.

«Ich will regieren!» – «Я хочу править!». Эту фразу Марии Федоровны помнят многие, бывшие в эту ночь во дворце. Но править ей не дали – реальной власти у нее не было никогда, ни до этой мартовской ночи, ни после.

«Не без труда уговорили Марию Федоровну отказаться от своих требований, – пишет современник, – так очаровательны прелести верховной власти, что и среди этой ночи ужаса они долго превозмогали еще в женщине такой добродетельной всевозможные опасности, страшный конец ее мужа, чувства матери и советы осторожности и рассудка» [58;442].

Константин

Великому князю Константину, второму сыну Павла I, всего 22 года. Родился он в 1779 году, воспитывался и обучался вместе с Александром под наблюдением Екатерины, которая прочила его на престол будущей Константинопольской империи, должной, согласно греческому проекту Потемкина, [129]образоваться после изгнания из Европы турок. Судя по всему, грандиозные планы бабки не развили в Константине излишнего тщеславия: он никогда не стремился к власти, предпочитая жить так, как ему хочется.