Бремя

Деянира сложила и завернула хитон. Потом вернулась в комнату и простерлась на кровати, которую Геракл сам сделал для них. Солнце проникло в комнату, и вдруг она ощутила удушливый запах паленой плоти. Она посмотрела на пол. И увидела маленький кусочек мокрой шерсти. Солнце коснулось его, и он превратился в какую-то дымящуюся, истекающую гноем массу. На ее поверхности лопались пузыри, выпуская вонючий газ; дым уже наполнил всю комнату.

Деянира, шатаясь, поднялась на ноги. Несс обманул ее. Хитон не привяжет Геракла к ней навеки, а убьет его.

Она вызвала самого быстрого бегуна и послала его вдогонку за хитоном. Она поклялась, что, если Геракл умрет, она не переживет его. И принялась точить нож.

Геракл приготовил алтарь. Он запалил священный огонь и отошел, чтобы облачиться в чистое. Раб подал ему прекрасный хитон, посланный Деянирой, и надевая его, Геракл благословил свою жену и поклялся себе, что отошлет Иолу, если того хочет Деянира. Он понял, сколь сильно любил ее и что на самом деле не знал любви до встречи с нею. Иола, конечно, была хороша, но это была всего лишь девчонка. Такой всегда можно обзавестись.

Он выступил вперед, чтобы вылить в огонь благовония, высокий и могучий, как гора. Погруженный в свои грезы, он не слышал шума, который поднялся среди слуг у него за спиной. То прибыл посланник Деяниры и теперь пытался прорваться к нему, а слуги его не пускали. Кто-то закричал: «Геракл!» – но было уже слишком поздно. Когда Геракл повернулся, пламя лизнуло его хитон и выпустило на свободу ужасный яд. Когда он закричал и попытался сорвать с себя рубаху, она прилипла к его коже, и вот он уже рвал и отбрасывал прочь куски своего тела, обуглившиеся и сухие.

Ни один человек не сможет убить Геракла, но лишь мертвому врагу это под силу.

Он помнил пророчество. Когда, обезумев, он бежал к морю, то выкрикивал имя своей жены; и она слышала его, и знала, что содеяла; и взяла нож, и пронзила себе сердце.

А где-то далеко Гера улыбнулась своей ироничной улыбкой. В конце концов он сам убил себя. Она знала, что так оно и будет.

Уфф!

Атласу сообщили о смерти Геракла. Это была последняя весть с Олимпа.

Никто не говорил ему, что старые боги ушли и что бледный спаситель на темном кресте навеки изменил мир.

Время потеряло для него смысл. Он очутился в черной дыре. Ниже уровня событий. Он был единственным. Он был один.

Планета Меркурий обходит вокруг Солнца за восемьдесят восемь дней, но зато на самой планете один день длится сто семьдесят шесть земных дней. А меркурианский год – всего лишь половину дня. Время там идет сразу и быстрее, и медленнее, чем у нас.

Так случилось и с Атласом, для которого всегда и никогда слились в одно. Теперь он был частью Галактики, одним из миллионов и миллиардов населявших великий небесный град звезд, потоков газа и сгустков космической пыли, связанных воедино мощью гравитации.

Все часы в этом городе показывали разное время. Невозможно было ни о чем договориться. Если Меркурий обегал вокруг Солнца за несколько десятков дней, то Сатурну на это требовалось двадцать девять лет. А теперь ведь были и другие планеты, о которых не знали греки, – Уран, Нептун и Плутон отмеривали время, уследить за которым было под силу лишь смертным. К примеру, на Плутоне один год длился двести сорок восемь земных лет. Плутон, владыка нижнего мира, вообще никуда не торопился.