Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Несмотря на все усилия политической верхушки российской буржуазии, «патриотическая сознательность» этого класса в общем оставалась на низком уровне. Как раньше он не желал жертвовать ничем из своих богатств и привилегий ради сохранения целого — своей власти в «этой стране», так и теперь он скептически отнёсся к перспективам вооружённой борьбы за эту цель. Деникин с горечью признаёт: «400 руб. — это всё, что в ноябре месяце уделило русское общество своим защитникам»[204]. Большинство представителей элиты предпочитало спасать свои капиталы (вместе с жизнями) за границей, а Россия как-нибудь, с Божьей помощью, спасётся сама…

В конце 1917 — начале 1918 г. на Дон стекались осколки свергнутой элиты. Были здесь совершенно разные, в том числе и совсем небогатые люди — студенты, служащие, низшее офицерство — кто искренне поверил в патриотические призывы Белого движения. Эти благородные идеалисты придали первым месяцам Белого движения ореол романтизма и жертвенности, впоследствии с него слетевший.

В Добровольческую армию, по свидетельству одного из её организаторов, генерала Деникина, шёл примерно… один процент русского офицерства[205]. Разошлись пути генералитета, одерживавшего победы на полях сражений Второй Отечественной войны. Деникин в эмиграции излил немало желчи на Брусилова, не поддержавшего Белое движение. Сам же Брусилов по этому поводу писал: «История по репортёрским статьям не пишется. Не зная ни причин, ни мотивов, ни обстановки, нельзя ему было бросать камни в меня, да и во многих тех, кто остался в России, как это делали многие эмигранты. Они всё упускали из виду, что обстановка и взгляды могут быть иные, а страдание за Россию — одно»[206].

Отмстим ещё, что святейший Тихон, патриарх Московский и всея Руси, интронизированный 21 ноября (4 декабря) 1917 г. на патриарший престол, пустовавший два столетия, отказался благословить Белое движение. Тот путь борьбы с советской властью, который оно предлагало, был морально неприемлем для многих русских людей, в искреннем патриотизме которых нет причин сомневаться.

Казакам в массе очень не нравилось затеваемое дело. Они не без оснований считали, что оно обрекает их на карательные акции со стороны большевиков. Они надеялись, избавившись от белогвардейцев с их лозунгом «единой неделимой России», как-нибудь договориться с большевиками.

Лидеры Белого движения были, безусловно, правы в том, что свои «вольности» зажиточное казачество могло защитить только в результате свержения власти большевиков по всей России. На этом основании они пытались подчинить себе казаков. Казачьи лидеры не менее резонно возражали, что без приюта со стороны казаков Белое движение вообще не смогло бы организоваться. По этой причине они добивались автономии ещё по ходу Гражданской войны. Эта борьба двух лагерей, которая не могла разрешиться взаимоприемлемым компромиссом, непрерывно разъедала антисоветский лагерь юга России и сыграла немалую роль в окончательном крушении Белого дела.

Большевики собирают Россию

Старая армия разваливалась. Процесс, начатый политическими играми сил, совершивших Февральскую революцию, достигал апогея. Об этом красноречиво свидетельствует одна из последних сводок донесений старой Ставки о настроениях в армии — с 15 по 30 октября (с 28 октября по 12 ноября н. ст.) 1917 г.:

«Главными мотивами, определяющими настроение солдатских масс, по-прежнему являются неудержимая жажда мира, стихийное стремление в тыл, желание поскорее прийти к какой-нибудь развязке. Кроме того, недостаток обмундирования и продовольствия, отсутствие каких-либо занятий, ввиду ненужности и бесполезности их, по мнению солдат, накануне мира, угнетающе действуют на настроение и приводят к разочарованию… Предупреждая закон о выборности командного состава, некоторые части стали осуществлять у себя это право ранее его официальной санкции»[207]. Донесение говорило также об участившихся случаях братания на фронте, убийства солдатами офицеров, участия солдат в беспорядках, производимых гражданским населением в ближайшем тылу (разгромах крестьянами помещичьих усадеб).