Бретёр

Оказавшись в квартире Прошина, Мурин сразу прошел в комнату, которую можно было назвать кабинетом, так как там стоял стол с письменным прибором и лежали бумаги. Швейцар за ним не последовал: его ждали дела внизу — служба есть служба.

Мурин взял за спинку стул, подвинул к столу. Уселся и стал просматривать бумаги, валявшиеся на столе без всякого порядка. По своей привычке все систематизировать он машинально принялся раскладывать каждый листок по категориям. В одну стопку ложились счета. Как всякий уважающий себя петербургский молодой человек, Прошин их не оплачивал. Все они, впрочем, были недавние: самый давний — всего восемь дней назад. В другую стопку — записки. Почти все они были либо от мадемуазель Прошиной, либо от тетки, и ни одна не была длиннее двух строк: брата и племянника жаждали повидать. Судя по их количеству, а стопка получилась изрядная, кольцо семейственной заботы туго сжималось вокруг Прошина и временами могло напомнить тесный воротник, который нестерпимо хочется расстегнуть. Мурин немного позавидовал своему несчастному товарищу. Его собственное семейство теперь ограничивалось старшим братом, и трудно было представить себе, чтобы сухой строгий Ипполит Мурин строчил заботливые записочки. А уж после сегодняшнего записочек от него и вовсе не хотелось. В третью стопку ложились вексели. Она вышла тощей. Строго говоря, и не стопка, а так: в ней были всего три расписки на мелкие суммы, не больше сотни.

— Хм, — Мурин подергал ус. — Хм.

Мурин поднял промокательный пресс, он был чист. В чернильнице было сухо.

Мурин огляделся. Стопка книг стояла на полу. Мурин неловко сел на здоровое колено. Это были французские романы. Он брал книги по одной, пролистывал страницы, брал за обложки, как за крылья, тряс. Ничего не выпало. Лишь одно сочинение было по-русски: господина Карамзина. Но и там оказалось пусто. Мурин отбросил его. Странное наитие заставило его сунуть руку под стол и ощупать столешницу снизу, обшарить углы. Но рука ничего, кроме деревянной поверхности, не нащупала. Пусто было и под сиденьем стула. «За кого я его, в самом деле, принимаю!» Если Прошин был честным малым, он не стал бы делать тайники. А если был бы темной лошадкой, то устроил бы такие, которых Мурину было бы все равно не сыскать. Мурин схватился за край стола, крякнув, поднялся. Сунул вексели в карман. Больше делать здесь было нечего.

Мурин выбрался на лестничную площадку:

— Эй! Солдат!

Ответило только короткое эхо.

— Захар!

То же. Швейцар, вероятно, отошел по хозяйственным делам или дул чай.

— Без-здельник, — перспектива ковылять вниз Мурина не воодушевляла.

Дневной свет блестел на перилах. Разбудил детское воспоминание. На мгновение Мурин замешкался. «А что, если съехать по перилам?» — возбужденно прикинул он. И тут же представил, как внизу вылетает с пушечной скоростью и врезается в стену. Всмятку. Эх. А начало было хорошим.

— Эй! — вдруг гулко раздалось внизу, запрыгало по лестничной раковине.

Мурин выглянул. Снизу глядела физиономия швейцара. И тут же скрылась, а по лестнице застучали вверх шаги.

— Долго ж тебя докричаться, братец, — заметил Мурин, когда Захар поднялся на этаж. — Чаи, что ль, гонял?

— Так. Дельце одно небольшое.

— Ладно. «Дельце». Ты вот что скажи мне. Давно барин в этой квартире живет?

— Да и недели тому нет.

— Так я и думал. Уж больно вещей мало, необжитой вид.

«Слишком чисто — для молодого холостяка-офицера с ленивым камердинером», — не сказал вслух он.

— А где ж он раньше обретался? Откуда переехал?

— Отчего ж не знать, я сам распоряжался, когда вещи сюда перевозили да по лестнице тащили. На Мойке-с он жил. У тетки ево.

— Худо ему разве у тетки было?

— Мне он как-то доложить забыл, — ухмыльнулся Захар.

Оба они уже порядком пыхтели. Мурин сосредоточенно думал: левая, правая, левая, правая. Глядеть приходилось во все глаза.

— Ясно. А думаешь-то что?

— Мужик молодой. Шебутной. Погулять охота. В отпуску-то.

— А тетке, стало быть, это не нравилось?

— Если б нравилось, то зачем ему свою фатеру нанимать? Старушки шуму и беспорядку не любят.

— Н-да. Возможно. Тогда и вещей много перевозить не надо — тем более это всего лишь отпуск.

— Шебутной-то шебутной. А как задерет его в кофейне завтракать да в трактире обедать, так он к тетке — шмыг. Он там часто околачивался.

— Почем знаешь?

— Служба такая. При дверях. Кто куда уезжает, приезжает, все вижу.

— Вот оно что.

Едва они спустились (так же, как поднялись, шерочка с машерочкой), навстречу Мурину из тени вестибюля склонилась темная фигура. Он вздрогнул от неожиданности. Фигура распрямилась. Узкие глаза и улыбка напоминали приветливую маску. Голову незнакомца покрывала черная шелковая шапочка. На грудь была перекинута косица.

— Что за… — вытаращился Мурин, ибо видал китайцев только в виде фарфоровых фигурок.

— Это Линь, — представил Захар.

Мурин в замешательстве уставился на китайца. Потом на Захара.

— Это еще что за… — опять начал Мурин.

И тут же брови его взлетели на лоб, потому что китаец бойко и чисто ответил: