Бретёр

— Не помнит. Он говорил о некоем чувстве, что этого не было и не могло быть. Он встретился с убитым как игрок. А не как посетитель борделя.

— Уф, Мурин… Ну подкинули вы мне… А есть у вас что-нибудь, кроме ваших мыслительных построений? Я не говорю, что ради истины не готов пойти на отворение могилы, но…

— Бритва. В квартире убитой… кхм, убитого, я увидел бритву. Тогда как в шкафах висели только дамские платья, и ничто среди вещей не указывало, что здесь обитает еще один человек, мужчина.

— Ну бритва, — потянул полковник Рахманов. — Мы все знаем, что дамы бреют себе подмышки. К балам и прочему. Виноват, вы неженатый человек, от вас эти тайны еще пока укрыты романтической дымкой. Но дамы это действительно делают, ротмистр.

— Я знаю, полковник, что дамы это делают и зачем они это делают.

Мурин боялся, что покраснеет, потому что вспомнил черную щетину, которая пробивалась у Нины в подмышках, как правило, на второй-третий день после бала; он находил это страшно забавным…

— Я обратил внимание, что в шкафах этого несчастного были только платья с длинными рукавами. И ни одного бального.

— Бог мой… Но зачем вы туда потащились? В жилище, я имею в виду… Да еще шарили по шкафам этого… человека.

— Я искал вексель.

— Что?

— Прошин накануне играл. И счастливо. На тридцать тысяч.

Полковник не удержался, присвистнул.

— Недурно. Но только какую роль это здесь играет?

— Роль истинной причины преступления. Ради тридцати тысяч убийца на него пошел. Этого векселя нет ни в бумагах Прошина. Ни в его холостяцкой конуре, ни в доме у его тетки. Ни в бумагах жертвы.

— А эта… Этот… Одним словом, жертва… Фу-ух. Ну подбросили вы мне дельце, ротмистр.

— Корнет Прошин тоже жертва. И если мертвому ростовщику уже нельзя помочь, то корнет ждет помощи.

— Да, но все же может быть убийцей.

— Как?

— Ну, он же не знал, положим, что эта… этот… Тем более если был пьяный. Хвать ее за это место. А там, значит, вот такущий уд. Разозлился. Пьяный. Впал в бешенство. Тюк.

— Осмотрите Прошина сами. Он сидит под замком. На нем ни царапины, ни синяка. А ведь жертва был мужчиной. В женском платье. Но мужчиной. Он защищался. Он дрался. Его одежда была разорвана, когда его нашли. Это — и еще кровь.

— Вот. Крови там было — не то слово. Когда мы их нашли.

— Но ни капли на одежде самого Прошина.

— Откуда вам знать?

— Потому что я сам ее забрал, когда по поручению семьи привез узнику чистое платье и перемену белья.

— Но вы ж не стирали сами.

— Я отдал китайцу чистить и стирать. И тот взял с меня наименьшую цену. Он заломил бы как следует, если бы ему пришлось выводить и отстирывать кровавые пятна. Их не было.

— М-да… — Полковник сцепил руки замком и принялся крутить большими пальцами, не сводя глаз с этого моторчика. — М-да… Китайцы отменно стирают. Лучше финнов.

Мурин продолжал горячо:

— Я понял, что имею дело с театральной постановкой. Убийца, истинный убийца устроил ее для нас. Как опытный режиссер, он сделал то, ради чего пришел. Убил. Поставил подсвечник на стол — ему не терпелось освободить руки, чтобы подтащить одно тело к другому. Ведь дело было в буфетной в разгар вечера. В любой момент мог войти лакей за бутылками или нераспечатанной колодой.

Моторчик крутился:

— Да, но этого недостаточно…

Мурин хватил кулаком по столу:

— Черт побери, полковник! Этого достаточно для обоснованного сомнения! Для того, чтобы снять с корнета обвинение. С корнета, который безвинно сидит под арестом, в крепости! Хотя любой с первой же секунды, только увидев его лицо, его руки, на которых не было ни царапин, ни ссадин, понял бы, что Прошин виноват в том, что нажрался, как скотина, но не в убийстве. Вы боевой офицер, вы бывали в схватках, в рукопашной драке, вы-то знаете, что такое невозможно.

— Хм… Хм… Вот уж мы у вас и виноваты. Что ж вы сами бродили столько времени? Не больно вы хороший друг вашему товарищу, получается. Почему сразу не подняли тревогу?

Это было несправедливо. Но спорить Мурин счел бессмысленным. Он пожертвовал и этой пешкой.

— Я не хотел спугнуть настоящего убийцу. Я сразу понял, что это не Прошин. Когда увидел, что его лицо и руки не повреждены. Но пока я прояснял обстоятельства, убийца, истинный убийца, должен был оставаться в уверенности, что дело выгорело. Иначе бы он сбежал.

— Кто ж он?

Мурин поднялся:

— На его физиономии, на руках наверняка еще сохранились следы драки. Его видели в игорном доме ночью накануне. Он проиграл той ночью тридцать тысяч. Он украл свой же вексель. Не мое дело его искать. Мое дело — освободить корнета Прошина от подозрений.

Полковник Рахманов на сей раз проглотил горькую пилюлю. Он тоже встал и дружески протянул Мурину руку:

— Что ж, ротмистр, вам это удалось.

И в третий раз Андриану пришлось испытать разочарование, когда Мурин появился на крыльце здания кавалергардского полка в одиночестве:

— А я думал, мы будем вязать мерзавца.

Но на сей раз Мурин ответил:

— Нам это не потребуется.

Сел в коляску и заговорил скороговоркой:

— Вернемся к Демуту.

— Как? Нешто все кончено?!

Мурин покачал головой:

— Все только начинается.