Бретёр

Маша не отвечала ему и поспешно, радостно удалялась. Ей было легко, несмотря на испуг и волненье. Она как будто пробудилась от тяжелого сна, из темной комнаты вышла на воздух и солнце… Авдей, как исступленный, посмотрел кругом, с молчаливым бешенством сломал молодое деревцо, вскочил на лошадь и так яростно вонзал в нее шпоры, так безжалостно дергал и крутил поводья, что несчастное животное, проскакав восемь верст в четверть часа, едва не издохло в ту же ночь…

Кистер напрасно до полуночи прождал Лучкова и на другой день утром сам отправился к нему. Денщик доложил Федору Федоровичу, что барин-де почивает и не велел никого принимать. «И меня не велел?» – «И ваше благородие не велел». Кистер с мучительным беспокойством прошелся раза два по улице, вернулся домой. Человек ему подал записку.

– От кого?

– От Перекатовых-с. Артемка-фалетор привез.

У Кистера задрожали руки.

– Приказали кланяться. Приказали ответа просить-с. Артемке прикажете дать водки-с?

Кистер медленно развернул записочку и прочел следующее:

...

«Любезный, добрый Федор Федорович!

Мне очень, очень нужно вас видеть. Приезжайте, если можете, сегодня. Не откажите мне в моей просьбе, прошу вас именем нашей старинной дружбы. Если б вы знали… да вы всё узнаете. До свидания – неправда ли?

Marie.

...

P. S. Непременно приезжайте сегодня».

– Так прикажете-с Артемке-фалетору поднести водки?

Кистер долго, с изумлением посмотрел в лицо своему человеку и вышел, не сказав ни слова.

– Барин приказал тебе водки поднести и мне приказал с тобой выпить, – говорил Кистеров человек Артемке-фалетору.

IX

Маша с таким ясным и благодарным лицом пошла навстречу Кистеру, когда он вошел в гостиную, так дружелюбно и крепко стиснула ему руку, что у него сердце забилось от радости и камень свалился с груди. Впрочем, Маша не сказала ему ни слова и тотчас вышла из комнаты. Сергей Сергеевич сидел на диване и раскладывал пасьянс. Начался разговор. Не успел еще Сергей Сергеевич с обычным искусством навести стороною речь на свою собаку, как уже Маша возвратилась с шелковым клетчатым поясом на платье, любимым поясом Кистера. Явилась Ненила Макарьевна и дружелюбно приветствовала Федора Федоровича. За обедом все смеялись и шутили; сам Сергей Сергеевич одушевился и рассказал одну из самых веселых проказ своей молодости, – причем он, как страус, прятал голову от жены.

– Пойдемте гулять, Федор Федорович, – сказала Кистеру Маша после обеда с тою ласковою властью в голосе, которая как будто знает, что вам весело ей покориться. – Мне нужно переговорить с вами о важном, важном деле, – прибавила она с грациозною торжественностью, надевая шведские перчатки. – Пойдешь ты с нами, maman?

– Нет, – возразила Ненила Макарьевна.

– Да мы не в сад идем.

– А куда же?

– В Долгий луг, в рощу.

– Возьми с собой Танюшу.

– Танюша, Танюша! – звонко крикнула Маша, легче птицы выпорхнув из комнаты.

Через четверть часа Маша шла с Кистером к Долгому лугу. Проходя мимо стада, она покормила хлебом свою любимую корову, погладила ее по голове и Кистера заставила приласкать ее. Маша была весела и болтала много. Кистер охотно вторил ей, хотя с нетерпением ждал объяснений… Танюша шла сзади в почтительном отдалении и лишь изредка лукаво взглядывала на барышню.

– Вы на меня не сердитесь, Федор Федорович? – спросила Маша.

– На вас, Марья Сергеевна? Помилуйте, за что?

– А третьего дня… помните?

– Вы были не в духе… вот и всё.

– Зачем мы идем розно? Давайте мне вашу руку. Вот так… И вы были не в духе.

– И я.

– Но сегодня я в духе, не правда ли?

– Да, кажется, сегодня…

– И знаете, отчего? Оттого, что… – Маша важно покачала головой. – Ну, уж я знаю отчего… Оттого, что я с вами, – прибавила она, не глядя на Кистера.

Кистер тихонько пожал ее руку.

– А что ж вы меня не спрашиваете?.. – вполголоса проговорила Маша.

– О чем?

– Ну, не притворяйтесь… о моем письме.

– Я ждал…

– Вот оттого мне и весело с вами, – с живостию перебила его Маша, – оттого, что вы добрый, нежный человек, оттого, что вы не в состоянии… parce que vous avez de la délicatesse [2] . Вам это можно сказать: вы понимаете по-французски.

Кистер понимал по-французски, но решительно не понимал Маши.

– Сорвите мне этот цветок, вот этот… какой хорошенький! – Маша полюбовалась им и вдруг, быстро высвободив свою руку, с заботливой улыбкой начала осторожно вдевать гибкий стебелек в петлю Кистерова сюртука. Ее тонкие пальцы почти касались его губ. Он посмотрел на эти пальцы, потом на нее. Она кивнула головой, как бы говоря: можно… Кистер нагнулся и поцеловал кончики ее перчаток.