Брежнев

Косыгину же в июне 1967 года поручили встретиться с американским президентом Линдоном Джонсоном – после шестидневной войны на Ближнем Востоке, когда Израиль разгромил арабские армии.

В мире решили, что надо иметь дело именно с Косыгиным, он в Москве старший. К нему на прием просились послы, ему адресовали свои послания руководители других государств, его воспринимали как наследника Хрущева на посту главы правительства.

Когда умер президент Египта Гамаль Абд аль-Насер, на похороны в Каир прилетел Косыгин. Он сказал сопровождавшему его Борису Леонидовичу Колоколову, будущему заместителю министра иностранных дел России, руководившему тогда протокольным отделом МИДа:

– Надо сегодня же посетить вдову.

Египетские дипломаты обещали это устроить:

– Встреча состоится завтра утром ориентировочно в одиннадцать часов.

На следующее утро Косыгин попросил переводчика прочитать ему заголовки египетских газет. Выяснилось, что накануне руководители Алжира Хуари Бумедьен и Судана Джафар Мухаммед Нимейри уже побывали на вилле покойного Насера.

– А почему мы не посетили вчера семью Насера? – спросил Косыгин Колоколова.

Один из наших дипломатов подсказал: «В газете написано, что они посетили семью как братья».

Колоколов повторил.

– А мы кто? – возмутился Косыгин. – Мы разве не братья арабам? Вы понимаете важность всего происходящего?

Воцарилась тишина.

– Вы понимаете политическую несостоятельность вашей акции? – продолжал Косыгин.

После этих слов все присутствующие предпочли ретироваться. Остались только начальник Генерального штаба маршал Матвей Васильевич Захаров и помощник Косыгина Борис Терентьевич Бацанов.

– Я вам не могу доверять такое большое дело, – жестко заключил Косыгин. – Вам не следует заниматься больше протоколом.

Борис Колоколов помчался к египтянам. Оказалось, что Косыгин напрасно гневался. Президентов Алжира и Судана принял сын покойного Насера. Его вдова накануне ни с кем не могла разговаривать. Утром она пришла в себя и, как обещала, встретилась с Косыгиным. Алексей Николаевич не счел нужным выразить сожаление по поводу неоправданной вспышки гнева…

Министр иностранных дел Громыко, не раздумывая, сделал ставку на Брежнева и не прогадал. Но утвердить себя в новом руководстве было не просто. Когда Андрей Андреевич готовился к выступлению на первом при Брежневе XXIII съезде партии, то помощникам министра пришлось написать семнадцать вариантов речи. Он никак не мог сообразить, о чем правильнее и выгоднее всего говорить.

Андрей Громыко всегда был душой и телом предан тому, кто в данный момент стоял у власти. Министр внешней торговли Николай Семенович Патоличев, который в середине 1950-х работал в МИДе, однажды сказал главному мидовскому германисту Валентину Михайловичу Фалину:

– Знай, Валентин, в правительстве не любят и не уважают твоего Громыко… Салтыкова бы Щедрина на него…

Зато Брежнев оценил преданность Громыко. Они быстро перешли на «ты», и Леонид Ильич к министру иностранных дел очень прислушивался.

Косыгин отдавать иностранные дела не хотел, возмущался, если внешнеполитические вопросы обсуждали без него. Брежнев раздражался. Рассказывал своему окружению, как Косыгин поехал в Англию, позвонил оттуда:

– Ты знаешь, Леня, меня принимает сама королева, в старинном замке, который был заколочен много десятилетий, а теперь ради меня его открыли…

Брежнев покачал головой:

– Я ему говорю: «Алексей, приедешь – расскажешь». И положил трубку. Вот политик!

Громыко твердо встал на сторону Брежнева. Он доказывал, что все важные переговоры должен вести не глава правительства, а генеральный секретарь ЦК КПСС. Что касается протокола, то об этом можно договориться. После XXIV съезда партии в 1971 году советские послы стали объяснять в странах пребывания, что все послания в Москву следует адресовать не Косыгину, а Брежневу.

В октябре 1973 года, в тот день, когда началась война на Ближнем Востоке, Брежнев собрал у себя в кабинете Громыко, Александрова-Агентова и посла в Японии Олега Трояновского. Обсуждался грядущий визит в Москву премьер-министра Японии Какуэя Танаки. И в этот момент сообщили, что президент Египта Анвар Садат начал военные действия против Израиля.

Разговор переключился на ближневосточные проблемы. Примерно через час Брежневу позвонил Косыгин. Он выражал недовольство тем, что война на Ближнем Востоке обсуждается «неизвестно с кем, а не с членами политбюро».

Брежнев спокойно ответил, что как раз собирался собрать политбюро и предложил Косыгину приехать через полчаса. Потом посетовал:

– Надо иметь канаты, а не нервы, чтобы спокойно воспринимать все это. – И обернувшись к Трояновскому, который некоторое время был помощником Косыгина, сказал: – Ты ведь у него работал. Знаешь, что это такое.

Анатолий Черняев, оказавшись в кабинете Брежнева, слышал разговор генсека с Косыгиным. Леонид Ильич разговаривал по телефону громкой связи, не снимая трубку.

Косыгин звонил по поводу предстоящего визита американского президента Никсона в Москву:

– Посмотри, как Никсон обнаглел. Бомбит и бомбит Вьетнам. Сволочь. Слушай, Лень, а может быть, нам его визит отложить?