«Речи-то писать он был небольшой мастак, – рассказывал Голиков горбачевскому помощнику Валерию Болдину. – Ему писарь нужен был, ну и советчик. Мне, откровенно говоря, идти к нему не хотелось».
Но Голиков, разумеется, согласился, и это со временем привело его на вершину власти.
Когда Брежнева после смерти Сталина отправили в ГлавПУР, Голиков решил написать диссертацию. В декабре 1953 года его зачислили слушателем годичных курсов диссертантов при Академии общественных наук. Когда Брежнев поехал на целину, Голиков вновь стал его помощником. С тех пор они не расставались. По распределению обязанностей Виктор Голиков ведал сельским хозяйством и идеологией. Но главным образом он был личным помощником генсека, следил за тем, что и как пишут о Леониде Ильиче. В аппарате знали: Брежнев питает к нему особую симпатию.
– Леонид Ильич никогда голос не повышал, – вспоминал Голиков, – и вел себя со мной по-товарищески. Часто приглашал домой отобедать, ездили мы семьями на шашлыки. Особенно нас сблизил Казахстан. И по работе советовался, доброжелателен был. Только однажды ему нашептали что-то обо мне. И он перестал привлекать меня к работе. Полагаю, это рука Цуканова и Черненко. Они не могли пережить мое независимое положение…
Старшим (неформально, разумеется) помощником Брежнева был Георгий Эммануилович Цуканов. Он окончил Днепродзержинский металлургический институт и, с 1937 года работая на металлургическом заводе имени Дзержинского в Днепропетровске, вырос до главного инженера. В 1958 году Брежнев стал секретарем ЦК по оборонной промышленности и позвал Цуканова в помощники.
Георгий Эммануилович был практиком, здравомыслящим человеком и недолюбливал идеологических подручных Брежнева. В аппарате отзывались о нем с уважением (а о Голикове наоборот – пренебрежительно). Со временем Леонид Ильич охладел к Цуканову, на роль первого помощника выдвинулся Черненко.
Основным помощником Брежнева по международным делам был Андрей Михайлович Александров-Агентов. Он служил в посольстве в Швеции, потом возглавлял скандинавский отдел в МИДе. Под его началом когда-то стажировался молодой Юрий Владимирович Андропов – перед тем как отправиться на работу за границу.
Александров-Агентов стал помощником Брежнева, когда того перевели в Верховный Совет. Леонид Ильич сам позвонил ему:
– Это Андрей Михайлович? С вами говорит Брежнев. Мне бы очень хотелось поговорить по одному вопросу. Вы не могли бы ко мне подъехать?
– Да, конечно, – только и мог ответить Александров-Агентов, потрясенный необычной вежливостью высокой персоны.
– А когда вам было бы удобно подъехать? – уточнил Брежнев. – Одиннадцать часов утра завтра подойдет?
Леонид Ильич встал, чтобы встретить гостя, и сразу взял быка за рога:
– Понимаешь, какое дело: жизнь моя сложилась так, что с малых лет работал в деревне, с юношеских лет – на заводе, а потом – партийные комитеты и на всю войну – армия. Никогда я с этой чертовой внешней политикой дела не имел и совсем в ней не разбираюсь. А теперь вот выбрали президентом и приходится заграничными делами заниматься. Мне нужен человек, который помог бы войти в курс дела, сориентироваться в наиболее важных вопросах. Кое-кто порекомендовал обратиться к вам («вы» и «ты» постоянно перемешивались). Как бы вы посмотрели на то, чтобы перейти работать ко мне?
Брежнев как человек практический поинтересовался зарплатой и жилищными условиями Александрова-Агентова. Сказал с сожалением, что зарплата останется такой же:
– Но зато, имей в виду, у нас в Верховном Совете очень хороший дачный поселок, да и кремлевская столовая тоже…
За многие годы Леонид Ильич убедился в высоком профессионализме своего помощника, его надежности, феноменальной работоспособности. Привык даже прилюдно спрашивать его совета. Иногда во время переговоров Брежнев, высказав какое-то предположение, поворачивался к сидящему рядом помощнику и спрашивал:
– Я правильно сказал?
Леонид Ильич доверял ему и даже позволял спорить с собой. Александров-Агентов смело отстаивал свою точку зрения.
«Александров у нас проходил под кличками Тире (его полная фамилия Александров-Агентов) или Воробышек – из-за его небольшого роста и часто неровной, нервно-суетливой манеры вести себя, – вспоминал заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Карен Нерсесович Брутенц. – Это был преданный делу, трудолюбивый и порядочный человек, сторонившийся интриг и мелкого политиканства».
Он был неизменно вежлив, в том числе с теми, кто стоял ниже его на служебной лестнице. Однажды в Чили, услышав, как советский посол распекает своего дипломата, встал из-за стола и сказал:
– Не терплю, когда так разговаривают с подчиненными.
При этом он мог назвать заместителя министра иностранных дел Анатолия Гавриловича Ковалева «ревизионистом» – не в шутку, всерьез.
Ему не было равных в работе с документами, любую мысль схватывал на лету и облекал в точную формулу. Нервный, суетливый, вспыльчивый, обидчивый, он не был прост в личных отношениях.