Брежнев

— Никто не должен последовать моему примеру. Слишком складная фраза, но она устраивала власть. На похоронах ректор университета и министр культуры заклинали студентов:

— Вы нужны стране живыми.

Но после смерти Яна Палаха и в Чехословакии, и в других странах Европы разные люди повторили его попытку выразить протест против оккупации страны.

До последней минуты Ян Палах хотел знать, что изменил его поступок. Зашевелились ли люди, правительство?

— Этого слишком мало, — шептал он, когда медсестра читала ему газеты.

Он напрасно ждал каких-то известий. Руководители страны Александр Дубчек, первый секретарь ЦК компартии, и Олдржих Черник, глава правительства, выразили его матери соболезнования, но ничего не сделали. Они еще у власти, но внутренне уже капитулировали. Поступок Яна Палаха их только пугает. Они искренне верят, что единственное, что нужно стране, это порядок, спокойствие, нормализация. Вскоре они лишатся своих постов.

Цензура усиливается, коллаборационисты уже сидят в редакциях всех газет. Советские войска со всеми удобствами устраиваются в стране, где много дешевого хрусталя, бочкового пива и свежей ветчины. «Нормализация» будет продолжаться двадцать лет…

Я хорошо помню январские дни 1969 года, когда на больничной койке умирал Ян Палах и мир был в шоке. Мне двенадцать лет, я учусь в пятом классе, и после занятий мы ходим в музей Вооруженных сил. Вход бесплатный, и в музейном кинозале тоже бесплатно показывают документальный фильм о чехословацкой контрреволюции, которая с помощью американских империалистов и западногерманских реваншистов готовила вооруженный мятеж против социализма.

Советские газеты ничего не писали о Палахе. Одни ничего о нем не знали, другие знали, но отнеслись спокойно:

— Сумасшедший.

И лишь немногие ощутили боль и стыд.

Игорь Дедков 20 января 1969 года записал в дневнике:

«Чешский студент сжег себя. Вчера он умер. Наше радио и газеты молчат. Говорят о чем угодно, только не о Чехословакии. Стыдно жить и делать то, что мы делаем. Наша участь унизительна. Все, что мы пишем, бессмысленно: бездарное, трусливое актерство. И лакейство, и проституция».

Почти год понадобился Москве на то, чтобы привести к власти нужных людей, которые ликвидировали остатки социализма с человеческим лицом.

Руководителем страны сделали Густава Гусака, человека со сложной судьбой. В апреле 1954 года Гусак был приговорен к пожизненному заключению на судебном процессе по сфабрикованному делу «словацких буржуазных националистов». В мае 1960 года его амнистировали. В апреле 1963 года восстановили в партии. Он работал в Институте государства и права Словацкой Академии наук.

В 1968 году, когда понадобились новые люди, его ввели в президиум ЦК компартии Чехословакии, через три года избрали первым секретарем ЦК вместо Дубчека, в 1975-м дали еще и пост президента ЧССР. Собственный опыт не сделал Густава Гусака более терпимым. Скорее, наоборот. Он провел массовую чистку — прежде всего среди интеллигенции и студенчества. В определенном смысле страна стала стерильной, всякая живая мысль была уничтожена.

Из компартии исключили полмиллиона человек, с учетом членов их семей чистке подверглось десять процентов населения — полтора миллиона человек. Их всех на двадцать лет вычеркнули из жизни.

Исключенные из партии — все это были искренние сторонники социализма, те, кто действительно верил в него. Последняя попытка модернизировать социализм была раздавлена гусеницами танков. Больше уже никто не пытался реформировать социализм, чтобы сохранить его.

В Чехословакии — в отличие от Венгрии — никого не расстреляли. Сотни писателей, социологов, экономистов, юристов, философов стали истопниками, чернорабочими, мусорщиками.

Порядочных людей сажали. Среди них был будущий президент Чехии драматург Вацлав Гавел. В тюрьме он работал на варке, в прачечной. Начальник лагеря, где сидел Гавел, с нескрываемым огорчением говорил:

— Гитлер это решал иначе. Он бы такую сволочь сразу отправил в газовую камеру.

Вацлав Гавел однажды произнес трогательный монолог:

«Для многих я являюсь постоянным источником надежды, хотя я сам постоянно впадающий в состояние депрессии, неуверенный и сомневающийся в себе человек.

Я слыву человеком твердым, мужественным, почти жестоким, который, не задумываясь, выбрал тюрьму, хотя мне предлагались более заманчивые альтернативы.

А ведь я постоянно чего-то боюсь. И даже моя воображаемая отвага и выдержка порождены страхом — страхом перед собственной совестью, которая так любит мучить меня за измену действительную и мнимую.

Но при всем этом и вопреки всему этому я знаю, что, если бы было нужно, я бы снова пошел в тюрьму и вновь выдержал все испытания».

Вторжение в Чехословакию не только похоронило социализм, но и отвратило чехов и словаков от России. Когда советские солдаты в августе 1969 с оружием в руках вошли в здание ЦК компартии Чехословакии, один из соратников Дубчека с ужасом подумал: да это же те самые солдаты, которых ты с восторгом встречал в мае сорок пятого! Это они сейчас нацелят на тебя свои автоматы.