1. Новая рецентрализация советской экономики, проблемы научно-технической революции и управленческий кризис второй половины 1970-х — начала 1980-х годов
Общим местом почти всей отечественной историографии, мемуаристики и публицистики перестроечного и постсоветского периодов (М. С. Горбачев, Г. А. Арбатов, Р. Г. Пихоя, А. В. Шубин, Е. Т. Гайдар, Г. Х. Попов, Л. М. Млечин, Ю. В. Латов[517]
), стало утверждение о том, что развитие советской экономики в 1970-х — первой половине 1980-х годов проходило под знаком дальнейшей централизации и бюрократизации всей системы управления, свертывания всех хозяйственных реформ и, как следствие этих процессов, заметного падения темпов роста всех основных социально-экономических показателей развития народного хозяйства страны и наступления эпохи «застоя». Однако, конечно, столь однобокая оценка эпохи брежневского «застоя» во многом носила, да и носит, сугубо конъюнктурный и даже политизированный характер. И лишь немногие историки и экономисты, в том числе Г. И. Ханин и Р. А. Белоусов[518], рискнули объективно подойти к изучению этой важной проблемы.Как известно, в последнее десятилетие брежневского правления масштабы и темпы роста советской экономики определялись плановыми показателями IX–XI-й пятилеток, директивные установки которых были обсуждены, а затем и одобрены на XXIV–XXVI съездах КПСС, прошедших в 1971, 1976 и 1981 годах. Однако эти Директивы развития народного хозяйства страны главным образом определяли приоритеты хозяйственной политики, главные цифровые показатели роста объемов производства различных отраслей и темпы самого этого роста. В самих же этих Директивах практически ничего не говорилось о механизмах достижения указанных целей и конкретных шагах руководства партии и правительства по их реализации. Как правило, все ограничивалось привычными заклинаниями о «повышении эффективности общественного производства» и «росте производительности труда». Между тем, конечно, и Политбюро ЦК, и особенно Совет Министров СССР находились в состоянии перманентного поиска разнообразных механизмов достижения поставленных целей и задач. И в этом смысле целый ряд авторов (Л. И. Абалкин, Г. Х. Попов, А. И. Милюков, А. Ф. Неустроева, Е. С. Мишенин[519]
) указывают на тот факт, что по сути косыгинские реформы продолжались либо до конца 1975 года, либо до конца 1979 года, либо даже до конца 1982 года, то есть до ухода из жизни не только А. Н. Косыгина, но и Л. И. Брежнева. Причем, отмечая волнообразный характер этих реформ, они рассматривают их как перманентную смену «периодов усиления и ослабления реформаторства». Хотя тот же профессор Г. Х. Попов считает, что «поворотным пунктом» полного отказа от реформаторского курса стал 1976 год, когда, по его (да и не только его) мнению, якобы произошло резкое ухудшение здоровья и дееспособности генсека.Между тем, как считают ряд экономистов (Г. И. Ханин[520]
), «хозяйственные неудачи при осуществлении экономической реформы вынудили уже с самого начала 1970-х годов развернуть рецентрализацию советской экономики». По сути дела, повторилась ситуация начала 1960-х годов, когда после провальной децентрализации Н. С. Хрущев приступил к ее рецентрализации, о чем более подробно мы писали в нашей предыдущей книге «Хрущевская слякоть»[521]. Хотя, как утверждает тот же Г. И. Ханин, была возможность проведения «более решительной и последовательной децентрализации по примеру Венгрии и Чехословакии, начавших достаточно радикальные экономические реформы в 1968 году». Более того, «на подобном подходе тогда настаивали ряд советских экономистов», но из-за «опасений политического характера и экономических неудач, особенно в Чехословакии в 1968 году», этот вариант был отвергнут.