Брянские зорянки

От этих слов в горле у Пал Палыча запершило, и на щеку упала слеза. Только теперь он во всю меру понял свою миссию на белом свете и сполна оценил свои заслуги перед людьми. Написанный собственной рукой некролог как бы поднял его за шиворот и сказал: «Смотри же, чертов сын. Смотри! Вот кем ты был на грешной земле».

Последний заключительный аккорд некролога он дочитать уже не смог. Шумно высморкался в платок, вытер глаза и, вздохнув, сказал:

— Да. Вечная память тебе, Пал Палыч.

Заполучить такой некролог — это был предел мечтаний. Пал Палычу зримо представилось, как утром у журнального киоска читатели разворачивают газеты и горько ахают:

— И надо же, Пал Палыч умер.

— Наш Телкохвостиков? Да что вы говорите?! Такого человека потерять…

— Да, тяжелая утрата. Светлая голова была.

Дома, когда уснули жена и теща (детей у Пал Палыча не было), он достал семейный альбом и долго листал его, подбирая фото для некролога. Снимков было очень много, но, как назло, все групповые. К Пал Палычу все кто-нибудь примыкал. То жена, то свояченица. Но больше всего почему-то липла теща.

— Эка примазало ее, — злился Пал Палыч. — К каждой бочке затычка.

Он взял ножницы и без малейшего сожаления отрезал ее от того снимка, где он был прилично одет в новый костюм, белую рубашку и выглядел после юга молодо и солидно.

После хлопот над некрологом и подбором снимка перед Пал Палычем встал более мучительный вопрос: а кто же подпишет некролог? От подписи «группа товарищей» он решительно отказался. Во-первых, это темный лес и несолидно, а во-вторых, он не хуже Подзагнеткина или Сковородкина. Нечего перед ними унижаться. Подписи должны быть. Но чьи?

Над этой проблемой Пал Палыч ломал голову целую неделю. Он подбирал одну кандидатуру и сам тут же ее либо подвергал сомнению, либо начисто отметал.

«Взять того же Качалкина, — рассуждал он сам с собой. — Разве он подпишет, стервец? Э, как бы не так. Нос от листа отдернет. Или того же Жмуркина. Небось спит и видит в траурной рамке себя. Единственная надежда на Колотухина. Тот все некрологи подписывает. «Мертвому нечего пышных слов жалеть, — говорит всякий раз он. — Не зазнается». А может, и этот откажется? Ну и черт с ним. Чихать я на ваши подписи хотел. Вот если бы подписался сам. Эге! Тогда бы другое дело, другой коленкор. Тогда бы и Качалкин и Жмуркин лопнули от зависти. И Колотухин бы нос почесал».

Лежа дома в постели, он принялся рисовать в своем воображении лица всех прочитавших о нем некролог, и чем больше фантазировал, тем сильнее росло у него желание уже сейчас, при жизни, убедиться, кто же подпишет его, а кто отвернется.

Пал Палыч никогда не играл в азартные игры, считая их смутой души. Но тут его так заинтриговало, так подмыло, что он с трудом дождался утра и после восьми сразу же направился к Качалкину.

Нил Макарович Качалкин встретил Пал Палыча рассеянным приветствием.

— А-а… Мое вам. Присаживайтесь, — помахал он из-за вороха бумаг, в беспорядке сваленных на столе, и даже не посмотрел на вошедшего.

Он был чем-то очень занят. Маленькие глазки его быстро бегали под насупленными бровями, зубы озадаченно грызли, кончик цветного карандаша, губы строили то кислую мину, то туго сжимались, то причмокивали, а левая рука то и дело почесывала бритый, похожий на дыню затылок.

Сидя в кресле у стола, Пал Палыч не отрываясь смотрел за движениями Качалкина и выжидал подходящий момент для сокровенного разговора. Наконец такая минута настала. Нил Макарович что-то размашисто подписал, сунул карандаш в стакан и, слегка потянувшись, выпрямив спину, полез в лежавшую на столе коробку за папиросой.

Пал Палыч воспользовался моментом и поднес к носу Нила Макаровича собственную зажигалку, подаренную ему ко дню рождения коллективом вверенной конторы.

— Я к вам на минутку, Нил Макарыч. Лишь спросить насчет котлов. Вижу, вы заняты.

— Нет, нет. Чего же. Сколько угодно. Я выслушаю вас.

Пал Палыч смущенно развел руками.

— Вопросов, по правде, накопилось много. Но я плохо чувствую себя.

— Отчего же?

Пал Палыч пожал плечами:

— Стареем, Нил Макарыч. Стареем. Стальные подшипники и те изнашиваются, а нам, как говорится, и сам бог велел. Не тянет что-то мотор.

Пессимистическое настроение грузного, с силой дюжего биндюжника Пал Палыча привело в удивление маленького и впрямь хилого здоровьем Нила Макаровича. Он даже надел очки, чтоб получше разглядеть гостя, и, как только сделал это, замахал руками.

— Ну что вы. Что вы, Пал Палыч. Напраслину возводите на себя. У вас же краска на лице. И ни одной морщины.

— Э-э, что вы, Нил Макарыч. Это только оболочка. А внутри… — Пал Палыч сунул руку под борт пиджака. — Шалит мотор. Шалит. Нынче ночью чуть дуба не дал.

— Да что вы? Отчего?

Пал Палыч подчеркнуто безнадежно вздохнул:

— Гроб с музыкой. Предынфаркт.

— Не падайте духом, Пал Палыч. Крепитесь. Все пройдет.

— Да что поделать. Креплюсь. — Пал Палыч достал из кармана предусмотрительно купленный по дороге в аптеке валидол. — Глотаю вот. Но надолго ли? Скопытишься вот так за столом, и никто доброго слова не скажет.