Брихадараньяка упанишада

Следует сказать, что отнюдь не все мнения об упанишадах столь благоприятны. Встречаются и довольно сдержанные высказывания, иногда несправедливо строгие. Такое расхождение в оценках иногда вызвано весьма субъективными суждениями, подменяющими у некоторых ученых строгий анализ. Так, А. Гоу, хоть и считал упанишады наиболее интересным образцом индийской мысли, с явно расистским предубеждением видел в них памятник «грубого века, испорченной расы, варварского и застойного общества»[87]. С другой стороны, П. Дейссен неумеренно идеализировал упанишады и, искусственно выделяя отдельные их мысли, рассматривал их чуть ли не как прямых предшественников Канта[88]. А. Хиллебрандт видит основу упанишад в суевериях и приверженности к ритуалу[89], а М. Винтернитц — в философских рассуждениях[90]. Нам представляется, что для правильной оценки литературного, историко-культурного, философского значения упанишад целесообразно рассматривать их в совокупности всех их частей, пусть иногда противоречивых на первый взгляд; видеть в каждом тексте единство не только формально-композиционное, но и смысловое, внутреннее. Обособленное, одностороннее рассмотрение тех или иных частей в таких, например, упанишадах, как Бр или Ч, естественно, приводило ученых к односторонним, часто предвзятым суждениям, к искусственному выделению «ранних» и «поздних», «примитивных» и «глубоких» положений (в данном случае дело не в том, что отдельные части упанишад могут быть соотнесены с разновременными культурными явлениями, — это другой аспект исследования, о котором сейчас не идет речь).

Подобные оценки часто не учитывают некоторые специфические черты древнеиндийской литературы, присущие и ранним упанишадам. Это, прежде всего, неизменный этико-практический характер древнеиндийских рассуждений, воззрений, философских систем. Отдельные сведения преподаются не ради самих себя, не ради чистого знания, а с целью выработать определенные нормы поведения, в данном случае — нормы этического совершенствования. На этом пути хороши все средства — и умозрение, и аскеза, и обряд[91]. Разумеется, оценка этих средств не одинакова: первое предпочтительнее второго и тем более третьего, — и в этом характерная особенность упанишад, но важно, что все эти средства сами по себе отступают на второй план перед целью. Именно поэтому переход, скажем, от абстрактного рассуждения об Атмане к ритуальному наставлению звучал для индийского читателя совершенно иначе, чем для читателя иной страны, эпохи, культуры.

Здесь мы переходим к другой специфической особенности некоторых упанишад. Это охват в них самых различных сторон человеческого поведения — обрядовой практики и отвлеченной спекуляции, семейных обязанностей и аскетического просветления. Эта черта роднит такие упанишады, как Бр, Ч, с рядом памятников индийской дидактики — Бхагавадгитой, шастрами. В более широком аспекте подобный синтез различных элементов, соположенность их в рамках одного комплекса (будь то произведение в целом или столь частые перечни в отдельных предложениях) присущи построению многих образцов научного и художественного творчества древних индийцев[92]. Эта особенность заслуживает самого внимательного изучения, представляющегося нам весьма плодотворным.