Из одной из них Джон как раз вышел, устало растирая ноющий тупой болью затылок и отекшую шею. Ему почти не удалось поспать — ни на Бейкер-Стрит до самого вечера, ни теперь в больнице. В голове гремел торнадо мыслей, сметающий сон и замещающий его разрозненными отрывками: хакер, серийные убийства, британское правительство, сигнализация в его собственной гостиной. Наручные часы показывали начало третьего утра, и только сейчас, когда он почти провалился в долгожданную дрему, пришел вызов. С сестринского поста сообщили, что карета скорой помощи везла к ним молодого нетрезвого парня, вывалившегося из окна третьего этажа. Джону предстояло осмотреть его, обезболить, возможно, прооперировать или, если ему самому было не по силам провести полноценное операционное вмешательство, стабилизировать пациента до начала рабочего дня требуемого специалиста. Срочно было нужно взбодриться. И Ватсон, наблюдая за собственными шагами по зеленому линолеуму коридорного пола, так контрастирующего с пыльным плацом их базы, направлялся в сторону ближайшего кофейного автомата.
Возвращаться в мирную жизнь было непросто. Нужно было заново привыкать ко стольким вещам, являющимся для других совершенно обыденными, но кажущимся ему, Джону, чужеродными. Мирная жизнь звучала иначе — вместо стрекотания вертолетных лопастей приветливый писк принимающего его пропуск электронного замка, вместо громкого мужского гогота вахтенных приглушенное перешептывание медсестер на дежурном посту. Мирная жизнь была другой на вкус, многоголосее, пестрее и — вопреки всякой логике — неспокойнее войны. Там, в Ираке, всё было унифицировано, строго, скупо, пастельно. Там было понятно, кто враг, где его искать и как с ним бороться. Тут серийные убийцы просто рядом с большими торговыми центрами убивали молодых женщин, полиция трусливо отмалчивалась, опасаясь не реальной угрозы — маньяка, а каких-то мнимых вероятных последователей. Тут какой-то американец мог незамеченным проскользнуть в кабинет Майкрофта Холмса — настолько высокопоставленного, что Джон так внятно и не понял, кем конкретно он являлся — и разрисовать картину. Тут расследования подобных преступлений доверяли хрупкой и чудаковатой Мэл, которая, получив сообщения, вместо написать ответ вслух послала свой телефон к черту, которая перешагнула просто через Ватсона, пробираясь поверх его кресла, перегородившего проход на кухню, к пачке сигарет, которая плюхнулась обратно в своё кресло, сунула сигарету между губ, но вместо закурить, рявкнула:
— Уходи.
Её брат недоуменно вскинул брови.
— Уходи, — повторила Мелинда, направляя в него палец и закидывая свои босые, собравшие пыль неубранного пола стопы на укрытые одеялом колени Джона. — Не Вы, доктор. Вы останьтесь. Ваше замешательство помогает мне сосредоточиться. А ты уходи, Майкрофт.
Когда за тем закрылась дверь, и под ним самим и его охранниками перестала устало вздыхать лестница, Ватсон осторожно подхватил тонкие лодыжки Холмс, будто та была не его наглой соседкой, а пациенткой с тяжелыми травмами ног, и убрал со своих колен. Её бледная кожа оказалась гладкой и холодной. Вблизи он рассмотрел черноту причудливых вензелей её татуировки и высокий изогнутый свод стопы. В этих деталях, во всей Мелинде присутствовала утонченная красота, которую она осознанно, банально из лени или бессознательно прятала в мешковатой серой толстовке, в спутанных в невнятный высокий узел волосах, а главное — в своём отталкивающем поведении. Будто нарочно в доказательство этого, будто слыша его мысли, Холмс сказала:
— Спуститесь к миссис Хадсон, пусть заварит чаю.
Джон скосил взгляд на два бумажных стаканчика, оставшихся доверху наполненными остывшим кофе на краю стола с самого раннего утра. Тогда он пошел у неё на поводу, и из этого не получилось ни разговора, ни установления добрососедства. Даже банальной благодарности он не получил, а потому теперь фыркнул и ответил:
— И не подумаю, — он оттолкнулся от затертых подлокотников кресла и встал. — Я иду спать.
— Это не займет у Вас больше минуты, — настаивала Мелинда, и не закуренная сигарета в её губах шевелилась в такт её словам. Ватсон проследил взглядом за параболой её траектории и парировал:
— У Вас тоже.
— Джон, перестаньте. Разве…
Но он прервал её:
— Нет, это Вы перестаньте, Холмс! Хватит испытывать на прочность мои терпение и манеры. Я выполнил Ваш утренний запрос кофе, я проглотил то, что Вы едва не разбили мой мотоцикл, пробрались в мою спальню и разбудили меня. Что вы притащили в мою кровать розу с трупа! Всё, Вы исчерпали лимит вседозволенности не только на сегодня, но и на два следующих календарных месяца!