Бриллиантовая пыль

В переполненный зал загородного ресторана «Вилла Родэ», опасливо озираясь по сторонам, вошел высокого роста худощавый молодой человек. Несмотря на то что он выделялся среди разодетой в пух и прах публики неброским, хотя и довольно дорогим костюмом, было заметно, что посетитель этот бывал здесь и раньше. Во всяком случае в павильоне, где располагалось сие развеселое заведение, ориентировался он довольно уверенно. Войдя в громадный, с высоченным потолком и просторной сценой зал, молодой человек сразу же ринулся к открытым настежь по случаю жаркой погоды дверям, ведущим на открытую веранду, сплошь заставленную столиками. Там он что-то шепнул подскочившему к нему метрдотелю, и тот сразу же проводил его обратно в основной зал, где и усадил за один из немногих свободных столиков.

Молодой человек присел за стол, с опаской поглядывая на шумных и довольно развязно державшихся посетителей модного кафешантана. У столика тут же появился официант и, застыв в почтительном полупоклоне, уставился на смущенного посетителя вопросительным взглядом.

— Я товарища ожидаю, — сказал молодой человек, — мы с ним позже закажем…

— Выпить что-нибудь, закусить желаете? — скороговоркой спросил официант.

— Да… Смирнова… и закуски…

— Сию минуту.

Официант исчез и через пять минут появился с подносом, на котором стоял хрустальный графинчик, стопки и несколько маленьких тарелочек с закусками.

Едва дождавшись, пока официант уйдет, молодой человек сам себе налил и тут же выпил залпом одну за другой три стопки водки, наугад поддев на вилку что-то из закусок.

В ресторанном зале и на открытой веранде между тем царило поистине безудержное веселье. Повсюду стоял шум и гам, перемежаемый звоном посуды, мужскими выкриками и женским хохотом. На сцене основного зала никого не было, но откуда-то из глубины ресторана слышалось пение цыганского хора. Одновременно на второй — летней — сцене около веранды выводил сладостные трели чей-то тенор под аккомпанемент венгерского оркестра. Гости ресторана веселились вовсю. Казалось, что у Родэ собрались все кутилы и любители застолий Петербурга. Кого здесь только не было! Прожигатели жизни из числа «золотой молодежи», титулованные аристократы, светские красавицы, богачи-промышленники, петербургская богема — все они отнюдь не считали для себя зазорным посещать слывшее чуть ли не развратным заведение обрусевшего француза.

Но все же в этой бесшабашной атмосфере разгульной жизни чувствовалось что-то зловещее, а сквозь веселые возгласы нет-нет да и проскакивали истерические нотки, и, несмотря на шумный праздник жизни, сквозило ощущение надвигающейся трагедии. Петербургская публика гуляла так, как последний раз в жизни. На дворе стоял июль 1914 года, и до начала большой войны оставались считаные дни.

Выпив водки, молодой человек немного расслабился, но все же посматривал по сторонам, ерзая на стуле, как на иголках. Наконец к столику в сопровождении вездесущего метрдотеля подошел человек, несколько похожий на ожидавшего его посетителя возрастом и сложением. Разве что его худая и долговязая фигура не казалась такой уж нескладной, как у сидящего за столиком молодого человека. Наоборот — все движения вновь прибывшего посетителя были резкими, но не размашистыми, а отточено выверенными.

Запоздавший молодой человек ловко уселся за стол, напротив ожидавшего его посетителя, после чего они некоторое время рассматривали друг друга. Обоим было лет около тридцати, оба были одеты в серые костюмы-тройки, но лица их разительно отличались. Черты лица пришедшего последним были правильные, но грубоватые, особенно тяжелый квадратный подбородок и выпирающие надбровные дуги над светлыми водянистыми глазами, в то время как у его визави губы и веки казались мелкими и изящными, а длинный нос с горбинкой и округлые щеки под воздействием выпитой водки заметно покраснели. Вновь пришедший сохранял на лице спокойную и слегка презрительную мину, а испуганно бегающие оливкового цвета глазки и дерганные движения молодого человека, явившегося в ресторан первым, производили впечатление неуверенности или даже испуга.

— Гутен абенд, герр Борштейн, — поздоровался вновь прибывший посетитель. — Чрезвычайно рад с вами познакомиться, Натан Лазаревич, — добавил он, перейдя на русский язык.

По-русски молодой человек говорил с заметным акцентом, но правильно и со вкусом, выговаривая слова с явным удовольствием.

— Здравствуйте, здравствуйте, — скороговоркой и глотая окончания слов ответил названный Натаном Лазаревичем мужчина. — И не стоит говорить по-немецки, я вам скажу…

— А почему это вас смущает? — подняв брови, спросил его собеседник, жестом подзывая официанта.

— Время, знаете ли, такое, что лучше… — Натан Лазаревич замолчал, выразительно посмотрев на появившегося из ниоткуда официанта.

— Подайте-ка, любезный, форели с соусом, — потребовал обладатель немецкого акцента.

— Слушаю, — кивнул официант. — Вам что угодно? — повернулся он к Натану Лазаревичу.

— Мне еще водки принесите, — с недовольной гримасой ответил тот.

— А мне коньяка… — добавил заказавший форель молодой человек.