Бриллиантовая пыль

— Не могли бы вы и за меня похлопотать? — осторожно спросил Борштейн. — За расходами я не постою! — поспешно добавил он, заметив, что Симанович в ответ на его вопрос недовольно поморщился.

— Дело очень трудное. Я сам-то еле выкрутился, — неопределенно пожав плечами, сказал Симанович. — Впрочем… не знаю… Все зависит от суммы…

— У меня в руках оказалось кое-что… — зашептал Борштейн в самое ухо бывшего секретаря. — Помните ту историю с царскими драгоценностями?.. Тогда-то у нас ничего не вышло, а теперь это дело запросто может выгореть!

— О чм вы говорите? Теперь все царские побрякушки достанутся новой власти…

— В том-то и штука, что мой покойный тесть, похоже, устроил так, что драгоценности получил один из его заграничных партнеров… Некто Краузе, который и увез их за океан.

— Почему же вы раньше об этом не сказали? — удивился Симанович. — И на кой черт вы тогда приходили к нам с Григорием Ефимовичем?

— Я только недавно узнал об этом от Бродского, — объяснил Натан Лазаревич. — Это управляющий в банке; он еще при покойном тесте служил. Так вот этот самый Бродский случайно обмолвился, что в двенадцатом году Арнольд Карлович встречался с берлинским адвокатом Краузе и договорился с ним о погашении обязательств банка перед кредиторами. Я проверил. Действительно — в том же году записи в бухгалтерских книгах банка о ссудах исчезли…

— Ну тогда тем более говорить не о чем, — прервал его Симанович.

— Не спешите, Арон Самуилович. Эти украшения были отданы в качестве обеспечения правительственных займов… Займы выдавались под векселя…

— Что-то я не пойму, куда вы клоните.

— Так вот… Эти самые векселя попали ко мне… Вы понимаете, что это значит?!

Симанович снова поморщился, но что-либо сказать в ответ не успел; лязгнула засовом дверь камеры, и уставшие, хмурые конвойные увели Борштейна на допрос.

В плену у конкурента

Как и было обещано хозяевам, квартирант явился в свое новое жилище в пятницу ближе к вечеру. Вещей у господина Хайзарова с собой практически не было, лишь небольшая спортивная сумка, перекинутая через плечо. Он скупо поздоровался и получил переданные ему Леонидом Андреевичем ключи от комнаты и от входной двери, а на вопрос последнего о том, надо ли ему что-нибудь еще, квартирант, сухо поблагодарив, от помощи отказался и сразу же удалился в арендованную им комнатку.

Там Викентий Львович, расположившись на неудобной кровати со звеневшей при каждом движении панцирной сеткой, что-то сосредоточенно рисовал в блокноте, положив его на сиденье стула. Письменного стола в полутемной комнатенке, которую Хайзаров снял у великовозрастного недотепы (так он сам для себя назвал Леонида Андреевича), не имелось, как и много чего другого. Впрочем, неудобства Викентия Львовича не то чтобы совсем не трогали, просто сейчас ему было не до них — хуже было то, что уже сложившаяся в его голове картинка, касающаяся судьбы сокровищ дома Романовых, разваливалась чем дальше, тем больше. Пытаясь переосмыслить то, что он имеет, с учетом вновь полученной информации, Викентий Львович снова и снова принимался рисовать в блокноте схемы, потому что соображал он значительно лучше, когда проблема была представлена наглядно, на бумаге. Схемы он подписывал словами и фразами по-английски, поскольку, несмотря на то что русский язык был для него родным, писать по-русски он из-за длительного отсутствия практики почти разучился.

«Не клеится, хоть плачь!» — посетовал он вслух, бросая ручку.

В очередной раз перевернув в блокноте страницу, Хайзаров снова принялся что-то чертить, вполголоса комментируя нарисованное.

«Итак, что мы имеем? — бормотал он. — Есть искусствовед Горский, который знает об этих драгоценностях практически все, кроме того, где они, собственно, находятся, плюс, по-видимому, располагает документами, где сказано в том числе и о местонахождении ценностей. Расшифровать эти бумаги он не может, но считает, что человек, назвавшийся Арбитром, ему в этом поможет. В бывшую квартиру банкира Горский доступа не имеет, а потому нанял толстяка Коробова, чтобы тот сообщил ему, как только появится Арбитр».

Викентий Львович на минуту задумался, потом снова принялся рисовать на бумаге, размышляя вслух: «То, что мне под руку подвернулся Горский, конечно, большая удача. Этот одержимый идеей разбогатеть специалист по камушкам сделал за меня практически всю работу. С такими документами, которые он собрал, вполне можно будет доказать права на драгоценности. Вряд ли он согласится добровольно отдать материалы своих многолетних исследований, но это вопрос… решаемый. Кроме того, у Горского есть и другие документы, составленные банкиром Борштейном, а это как раз то, что мне нужно. Смущает только то, что эти документы, по его словам, зашифрованы».

Хайзаров начертил на соседнем чистом листе прямоугольник и написал в нем «Korobov».