Бриллиантовая пыль

До конца февраля, слава богу, дотянули, а там уже и лето не за горами, но тут снова напасть — опять с обыском нагрянули! Не думала Александра, что придут; в пустой и разграбленный дом — вроде бы незачем. Оказалось, что пришли на этот раз по ее душу…

— Сказывай мне быстро, где у банкира тайник сделан! — наскакивал на нее матросик, источая сильный запах перегара.

— Откудова мне знать-то… Хозяин… еще до войны помер… — заикаясь не то чтобы от страха, а больше по привычке, бубнила Александра, повторяя слова, что она уже не один раз говорила приходившим в квартиру. — Я при вдове его состояла… С шестнадцатого года…

— Врешь, зараза! — рявкнул парень. — Гляди, добром не скажешь, я тебя по-другому заставлю! — он вытащил из-за пазухи новенький офицерский наган и поднес его к самому носу Александры.

— Ты давай полегче… — попытался осадить не в меру ретивого чекиста начальник.

— Погодь, товарищ Решетов, — отмахнулся паренек. — Сейчас я ее прищучу, контру! — с азартом добавил он, помахивая наганом. — Вот ентова видела, стерва?

— Ну-ка, Сакин, выйди за дверь, — велел уполномоченный.

— Савкин я, товарищ Решетов, — поправил начальника матрос.

— Брысь отсюда, тебе сказано!

Только-только вошедший во вкус Савкин недовольно скривился, но спорить не рискнул; нехотя сунув за пазуху наган, он с обиженным видом толкнул дверь в коридор, где нос к носу столкнулся с пожилым седоусым чекистом в солдатской шинели без погон, в казачьей папахе с пришитой к ней красной лентой и с винтовкой в руках.

— Посторонись, дядя, — небрежно сказал он усатому и, отодвинув его плечом, вышел за дверь.

— Ну чего там? — спросил начальник у вошедшего.

— Ничего не нашли, ваше благородь… то есть, виноват, товарищ уполномоченный, — доложил солдат, закинув на плечо винтовочный ремень. — Все вымели подчистую; только картинка на стенке осталась, да и та продырявленная вся, не иначе штыками попортили. Может взять?..

— Плевать на картину! — раздраженным фальцетом перебил его Решетов. — Бумаги ищите!

— Так мы ж тут в прошлом разе все бумажки повыгребли…

— Искать, я сказал!.. — рявкнул уполномоченный.

— А ты на меня, товарищ Решетов, не кричи, — обиженно, но в то же время с некоторым вызовом проворчал седоусый. — Не прежние времена… Мы таперяча в своем праве…

Солдат тем не менее пошел выполнять приказ, а уполномоченный петроградской чрезвычайки Решетов еле сдержался, чертыхаясь про себя. Не пользовался он авторитетом у своих подчиненных. Оно и понятно: худой, бледный, тонкогубый, да еще в очках. Сколько ни рассказывал Решетов всем подряд, что отец его — рабочий с Сестрорецкого завода, — все равно нос воротят. Документы-то уполномоченного ВЧК он для себя справил, а вот внешний вид его, что ни говори, подкачал: кожанки достать не получилось, пришлось довольствоваться френчем, а он, как назло, точь-в-точь как у Керенского — лучше уж в бушлате.

«Впрочем, матрос из меня такой же, как и рабочий… — подумал Решетов. — Ладно, плевать».

Дождавшись, пока за усатым солдатом закроется дверь, Решетов шагнул на середину комнатки и пристально посмотрел на неподвижные фигуры женщины и ребенка, прижавшиеся друг к другу. Здесь под неровным желтоватым светом висевшей под потолком керосинки худое, бледное лицо уполномоченного казалось страшным и безжизненным, как у покойника, даже глаза, за очками без оправы с круглыми стеклами, смотрели не двигаясь и не мигая.

— Так как, говоришь, тебя зовут? — спросил он у женщины, листая потрепанную конторскую книгу. — Коскинен Александра?..

— Я это… — настороженно подтвердила та.

— Мещанка… Лютеранского вероисповедания… Выборгская губерния… Так?

— Ну да…

— Ребенок твой, что ли?

— Сережка — сынок мой…

— А вот в домовой книге указано, что живешь ты одна и мужа у тебя не имеется, — Решетов насупил брови и вперил глаза в веснушчатое лицо Александры. — Это как понимать?

— Незаконный он… — забубнила она, опустив глаза. — От конторщика прижила… Который тута в банке служил…

— Голову мне не морочь, — отрезал уполномоченный. — Ты сама сказала, что с шестнадцатого года здесь при господах, и в домовой книге запись от марта шестнадцатого. Великоват твой мальчишка для двух-то лет.

Александра молчала, не зная, что сказать.

— Что молчишь? — голос чекиста зашипел от злости. — Говори, как на духу, где бывшие хозяева бумаги держали?..

Выдержав паузу и не дождавшись ответа, Решетов сбросил с себя грозный вид и надел на тонкие губы гаденькую улыбочку.

— А не бывших ли, часом, хозяев этот мальчишка? — спросил он елейным голосом, заставив Александру вздрогнуть.

— Мой это сынишка, ей-богу… — только и смогла она прошептать, прижимая мальчика к себе.

— Ну да, как же, — усмехнулся уполномоченный. — С собой его заберем, там разберутся, чей он сынишка, а тебя за укрывательство детей… как их там… классовых врагов, сама знаешь… — Решетов провел указательным пальцем по горлу. — Так что давай вспоминай быстрее, где хозяйские бумаги.