На тумбочке за аптечным шкафом мирно покоился настоящий человеческий череп. И никто из входящих сюда посетителей никогда бы не догадался, что это не украшение и не анатомический экспонат, как можно было бы предположить, а всего лишь надежное хранилище для награбленных сокровищ.
Загипсованные бинты и миска с водой уже стояли на небольшом столике возле стула, где сидел или скорее полулежал Семен Семеныч.
Контрабандисты осторожно приподняли верхнюю половину черепа. Нижняя была до отказа наполнена драгоценностями, которые играли на солнце всеми цветами радуги, испуская при этом во все стороны длинные острые лучи.
— Все готово? — спросил Бурулисто.
— Все,— кивнул Педро.
— Тогда давай, вперед.
Педро взял один из трех рулонов бинта и торжественно опустил его в воду.
Прикосновение прохладной влажной ткани, которой обматывали его руку, привело Семен Семеныча в чувство. Он, правда, еще не совсем оправился после перенесенного болевого шока, и поэтому тело его оставалось неподвижным. Веки медленно, как бы сами собой приподнялись, и первое, что увидел Семен Семеныч, было довольное и в то же время сосредоточенное лицо Педро, который хлопотал над его рукой. Семен Семеныч хотел было что-то сказать, но тут его взгляд опустился вниз. При виде открывшегося зрелища ему показалось, что он бредит, что его посещают галлюцинации. Чтобы хоть как-то избавиться от наваждения, Горбунков снова плотно зажмурил глаза и пролежал так еще некоторое время. При этом он слышал, как сопит от напряжения Бурулисто, ассистирующий Педро.
«Какой странный сон,— пронеслось в голове Горбункова.— Интересно, к чему бы это? Видеть во сне драгоценности... Нет, пожалуй, пора просыпаться».
Снова приоткрыв глаза, Семен Семеныч убедился, что происходящее с ним никак не могло быть сном. Но и для яви это тоже было как-то совсем уж неправдоподобно. Его ушибленная рука постепенно тяжелела не только от гипса, который на нее накладывали. Под каждый очередной виток бинта Бурулисто заботливо приклеивал то, что находилось в необычной шкатулке из черепа. По мере того, как шкатулка постепенно пустела, рука Семен Семеныча превращалась в слоеный рулет, густо нашпигованный драгоценными камнями, золотыми монетами, браслетами и брошами самых разных размеров, оттенков и достоинств.
Хотелось закричать, но не было голоса, хотелось вскочить, но не хватало сил, хотелось бежать, но тело не повиновалось. Поглощенные столь ответственным процессом,
спешившие контрабандисты даже не заметили, что их клиент пришел в себя. Бурулисто любовно обмотал руку Семен Семеныча длинным бриллиантовым колье. Откинувшись назад, он, прежде чем запеленать его бинтом, несколько секунд любовался результатом своих трудов.
Семен Семеныч скорее интуитивно принял решение не обнаруживать своего пробуждения. Он решил выждать, что же будет дальше. Похоже было, что все происходящее его жизни не угрожает, и он постарался успокоить себя хотя бы на этот счет. Правда, это не помогло ему унять мелкую дрожь во всем теле, которую контрабандисты, к счастью, не замечали.
Наконец, последний массивный бриллиант перекочевал из черепа на руку Семен Семеныча. Процедура подходила к концу, и можно было без опасений открыть глаза. Но Семен Семеныч не торопился. Разорвав пополам бинт, Педро завязал плотный узел на повязке, после чего довольно потер руки. Потом они с Бурулисто о чем-то негромко пошептались. Педро взял с соседнего столика большой коричневый флакон, снял с него пробку и поднес горлышко к самому носу Семен Семеныча. Резкий запах нашатыря, ударив в ноздри, заставил его болезненно сморщиться и отвернуть голову. Бурбулисто ободрительно похлопал Горбункова по плечу и помог ему подняться. Семен Семеныч все еще растерянно озирался по сторонам, когда подошедший сзади Педро стал запихивать ему в руки скомканный пиджак. Рука была тяжелой, словно наполненной чугуном, и ее подвязали к шее куском белой ткани.
— Щерт побьери! —снова заканючил писклявым голосом Бурулисто и начал легонько, но довольно настойчиво подталкивать Семен Семеныча к двери.
Глядя Горбункову в глаза, Педро несколько раз выразительно потыкал пальцем в свои наручные часы и затем, высоко подняв обе руки, издал звук, имитирующий гудок теплохода:
— У-у-у! Михаил Светлов!
— Джиги, джиги! — сказал Бурулисто, что, скорее всего, могло означать: «Торопись! Торопись!»
Теперь они оба настойчиво выпроваживали на улицу Горбункова, то обнимая за плечи, то подталкивая в спину. Семен Семеныч, прижимая к себе здоровой рукой скомканный пиджак, покорно двигался к выходу.
Контрабандисты не переставая хихикали и перебрасывались непонятными Семен Семенычу репликами, не пытаясь скрыть искреннего ликования.
Резкий солнечный свет ударил в глаза, и Горбунков, прищурившись, растерянно потоптался у аптечного порога, не решаясь идти дальше. Ему вдруг снова подумалось, что все происходящее — не что иное, как продолжение какого-то странного сна.