Правда, первые несколько дней он никак не мог привыкнуть к безделью и комфорту. В его голове снова и снова прокручивались хлопоты последних предотъездных дней, звучали обрывки каких-то фраз, произнесенных сослуживцами. Ночью он иногда просыпался от мерного покачивания и не сразу вспоминал, где находится, а вспомнив, успокаивался и снова мирно засыпал. В общем, все было бы замечательно, но был в этом путешествии один не очень приятный момент: по ночам Кеша либо громко и натужно храпел, либо вскакивал внезапно с кровати и, издав хриплый стон, подбегал к двери. Он пил очень много пива и часто вставал в туалет, чем также будил Семен Семеныча. А то частенько закуривал ночью прямо в каюте, и едкий дым щекотал ноздри, хотелось чихнуть, но деликатный Горбунков подавлял эти позывы, чтобы Геннадий Петрович, такой интеллигентный молодой человек, не подумал, что ему это неприятно.
Их лица уже покрылись красивым морским загаром. Правда, когда Семен Семеныч снимал кепку, он выглядел довольно смешно: загар доходил до половины лба и, таким образом, казалось, что лицо его разрезано на две неравные части. Кеша советовал ему сдвигать кепку на затылок, но Семен Семеныч, ссылаясь на то, что у него от солнца болят глаза и что невесту ему уже выбирать не надо, упрямо прикрывал лоб. Да, действительно, это путешествие нельзя было сравнить с отпусками, которые Горбунков обычно проводил у тещи в деревне, хотя и там ему нравилось тоже. Но здесь была совсем другая жизнь! И некогда было маяться идиллическими воспоминаниями, потому что требовалось время, чтобы переварить новые впечатления, все более накапливающиеся с посещением каждого морского порта. Правда, времени для экскурсий отводилось немного, руководительница группы зорко следила за порядком и нравственностью своих подопечных, таская их за собою послушным стадом. Но все равно, все равно это было замечательно. Все слилось в какой-то яркий калейдоскоп, который еще предстояло осмыслить и переварить.
По вечерам, когда уже смеркалось, отужинав и сыграв партию в бильярд, которому он здесь же и научился по настоянию Кеши, Семен Семеныч с наслаждением откидывался в шезлонге и предавался либо мечтам о том, как он, возвратившись домой, будет долго и красочно рассказывать домашним обо всем, что видел, либо перебрасывался ленивыми фразами с Геннадием Петровичем, вальяжно развалившимся в соседнем шезлонге.
— Кстати, Семен Семеныч,— спрашивал Кеша.— Вы знаете, как расшифровывается слово «шезлонг»?
Не дожидаясь ответа, зная наперед, что он будет отрицательным, Кеша снисходительно объяснил происхождение того или иного слова. Вообще-то его знания иностранных языков были довольно скудны, но он умело и эффектно пользовался тем, чего когда-то нахватался. Пижонская натура Кеши постоянно требовала восхищенной аудитории, пусть даже такой, какую являл собою этот неотесанный простак Семен Семеныч. Ему, конечно, было скучновато рядом с Горбунковым, который не курил, не выпивал, не глазел на девушек и вообще в Кешином представлении был придурковатым праведником. Однако приходилось терпеть, потому что впереди была серьезнейшая операция, которую ему предстояло осуществить. То была придуманная шефом операция по переправке из-за границы бриллиантов. В случае удачи Кеша рассчитывал сорвать на этом деле солидный куш. И тогда с новым рвением зажить в свое удовольствие.
Ему грезились роскошные виллы, фешенебельные отели, шикарные женщины, а не те дешевые потаскушки, которые то и дело, в основном по пьянке, попадались в его руки. Да, за риск и талант нужно платить, и уж на этот-то раз он своего не упустит! Зубами вырвет свою долю, которую сам для себя определит, и пошлет ко всем чертям и шефа, и этого козла Лёлика. Станет работать один, будет хозяином самому себе, и вот тогда-то все радости этой жизни падут к его ногам.
Кеша никогда не признавался себе в том, что был неудачником. В глубине души он верил в то, что когда-нибудь ему наконец-то крупно повезет. Он молод, умен, хорош собою, умеет подать себя, достаточно ловок и изворотлив. Он еще себя покажет!
— Геннадий Петрович,— негромко позвал Горбунков.
— Да?
— А вы какую музыку любите?
— Классическую, конечно. Рахманинов там, Чайковский...
— Вы музыке учились?
— Да... Когда-то в детстве...
— А у меня Танечка так красиво поет! Когда вернемся, приглашу вас в гости — заслушаетесь!
— А вы ее в музыкальную школу отдайте.
— Так ведь сейчас же все на пианино играют. А нам с Надей, чтобы пианино купить, знаете, сколько копить надо?
— А я думаю, главное выдать ее удачно замуж. И тогда все проблемы решатся сами собой...
— Вы все шутите. А мы вот с Надей мечтаем дать детям высшее образование.
Кеша вдруг вспомнил Лёлика и его крылатые фразы, которыми тот любил пересыпать свою речь.
«Дураков работа любит»,— подумал Кеша, но вслух не произнес.
Они помолчали.
Наконец, Семен Семеныч, негромко вздохнув, спросил:
— А вы песню про зайцев знаете?
— Про кого?
— Про зайцев...
Горбунков смутился, словно догадавшись, что ляпнул что-то невпопад.