Бриллиантовое ожерелье

— Ирэн!

— Папа!

Вот, наконец-то, и приехал мой знаменитый папа. Он ждал меня в прихожей с распростёртыми объятиями, и я бросилась к нему, тая от счастья.

— Но когда ты приехал?

— Только что, моя дорогая! Только что!

Папа высоко приподнял меня, как делал всегда, сколько помню себя, и не стал кружить только потому, что мама тотчас призвала его к порядку:

— Леопольд!

Так звали папу: как богемского князя. Из него и в самом деле получился бы прекрасный князь, хотя выглядел он не так уж импозантно: невысокого роста, довольно полный, хитрый взгляд, торчащие усы. Руки нежные и в то же время сильные, лицо всегда хорошо выбрито и пахнет одеколоном даже после самых долгих разъездов.

Я сразу поняла, что он очень устал и эта поездка стоила ему немало сил. Радовался встрече, но усталость была весьма заметна, хотя он и улыбался.

— Ну, как дела? Как отдыхаем?

— Ты уже знаешь, я думаю. Какой уж тут отдых — с покойником, — шепнула я.

— Знаю… знаю… — ответил он, гладя меня по голове. — В самом деле любопытная история, верно?

Мы были очень дружны с ним и так хорошо понимали друг друга, что просто удивительно.

Он едва приехал, а мне уже хотелось познакомить его с моими новыми друзьями и, пожалуй, даже сводить на виллу Эшкрофта.

Однако вместо этого мы отправились в столовую, где уже был накрыт стол, но хрусталь и серебряные приборы сильно затрудняли разговор.

Я с удивлением обнаружила, что у нас гость. Высокий, худощавый человек лет шестидесяти, с изысканными манерами, — доктор Моргёй.

Местный врач, которого мама приглашала иногда, и он рад был знакомству с папой.

Доктор Моргёй мало говорил в тот вечер, и это понятно. У моих родителей была своеобразная манера беседовать: говорила в основном мама, а папа ограничивался лишь короткими односложными, иногда двусложными репликами. А чаще всего просто кивал в знак согласия.

Время от времени он посматривал на меня, и я сразу же ловила его взгляд, потому что прекрасно знала: он посмотрит в тот момент, когда никто не заметит, что мы переглядываемся. И тогда папа строил мне рожицы или веселил ещё как-нибудь: таращил глаза, надувал губы, притворялся, будто сейчас уснёт. Он забавлял меня, и поэтому я любила этот вечерний час, когда за столом собирались все вместе. Хотя случалось это редко: папа много работал.

Как однажды объяснила мама доктору Моргёй, мой отец действительно был очень крупным немецким промышленником — занимался поездами и железными дорогами по поручению королевской семьи Баварии. Важная фигура, короче говоря. Он много разъезжал по делам и завидовал людям, которые могли спокойно жить в своих домах. А они, эти самые люди, видя, что он опять куда-то отправляется, завидовали его беспрестанным поездкам в неизменно роскошных вагонах и проживанию в лучших гостиницах.

— Прекрасный вечер, месье Адлер… — произнёс доктор в какой-то момент. — И благодарю вас, мадам, всё было великолепно…

Мистер Нельсон принялся убирать со стола, а взрослые перешли в гостиную выпить кофе, чай или напиток рубинового цвета, к которому — мне это хорошо объяснили — я не должна даже приближаться.

Я попрощалась со всеми тремя, начав с доктора и закончив папой.

— Хочешь, завтра прогуляемся к морю? — предложил он.

— А ты долго пробудешь с нами? — спросила я, не очень-то веря в такое счастье.

— Только несколько дней, моя дорогая! Только до понедельника.

И оттого, что папа был дома, я вдруг совершенно позабыла про всякие страхи, про того человека в синем плаще, про ужей, что прятались в траве, и про тех, кто, возможно, наблюдает за моим домом с улочек старого города.

Наверное, я допустила ошибку, потому что они, напротив, не забыли обо мне.