Бриллиантовый маятник

Далее последовали защитительные речи адвокатов. Собственно, главной из них по смысловой нагрузке следовало признать речь Карабчевского, поскольку ему приходилось категорически отвергать инкриминируемые его подзащитному обвинения (прочие адвокаты спокойно признавали мелкие вИны своих подзащитных и указывали на многочисленные смягчающие обстоятельства). Карабчевский жёстко, непримиримо раскритиковал работу обвинения с самого начала следствия. Он вспомнил даже утерю волос убийцы, справедливо указав на то, что если бы волосы были сохранены, то и самого дела не было бы; поскольку Миронович сед, а Семёнова — черноволоса, понять кому принадлежали волосы, зажатые рукой погибшей девочки, труда не составило бы. Адвокат много внимания уделил экспертизе Сорокина, указав на её очевидные противоречия протоколу аутопсии. Не забыл Карабчевский упомянуть и о примечательной просьбе прокуратуры, адресованной врачам — патологам, изменить формулировку заключения. Одним словом, раздал всем сестрам по серьгам. Речь была сильной, насыщенной фактическими материалами и при этом жестко — эмоциональной; это, пожалуй, была лучшая адвокатская речь в суде, слышанная Шумиловым. По тому как тихо, опустив глаза, сидели журналисты, Шумилов догадался, что завтра же большие фрагменты речи Карабчевского он увидит в печати. По большому счёту она того стоила.

После напутственной речи председателя судейской коллегии, обращённой к присяжным заседателям, были оглашены вопросы, поставленные на их решение. Таковых в общей сложности было 19. Первый из них касался виновности И. И. Мироновича в убийстве С. Беккер; второй — виновности Семёновой в сокрытии этого преступления; ответ на третий вопрос надлежало дать в случае, если на второй присяжные давали отрицательный ответ и касался он виновности Семёновой в ложном сознании и сокрытии личности подлинного виновного в убийстве Беккер; четвертый вопрос касался признания умопомрачения Семеновой; пятый — виновности Безака в сокрытии убийства С. Беккер. Остальные 14 вопросов затрагивали различные мелкие эпизоды совместной преступной деятельности Безака и Семеновой и к делу Мироновича непосредственного отношения не имели.

У Алексея Ивановича к концу слушаний сложилось какое — то странное двойственное восприятие всего услышанного и увиденного. С одной стороны как юрист и непосредственный участник этого скандального дела он видел все прорехи обвинения, замечал противоречия в высказываниях выступавших. Но, пытаясь взглянуть на доводы противоборствующих сторон непредвзятыми глазами присяжных — т. е. людей, по сути своей далекими от судебной казуистики, — не мог не признать, что доводы и обвинения и защиты в равной мере выглядят убедительными. И всё — таки он надеялся, что во всём этом хитросплетении взаимоисключающих вариантов, свидетельств и доказательств присяжные сумеют разобраться и принять единственно правильное решение.

Присяжные совещались довольно долго — более 6 часов. Публика, получившая право свободного перемещения, циркулировала по залу заседаний, выходила в коридор, возвращалась обратно. Знакомые сбивались в кучки, обменивались мнениями, пытаясь угадать каков же окажется вердикт присяжных, кое — где даже с азартом заключались пари на исход процесса. Шумилов успел сходить пообедать, поговорил с Карабчевским, другими адвокатами, к нему один за другим подошли несколько знакомых, с которыми он обсудил впечатление от суда. Мнения о предполагаемом исходе у всех были разными; Шумилов убедился в том, что люди находятся под гипнозом несимпатичной личности Мироновича.

Только к концу последнего вечернего дня заседания 4 декабря присяжные пришли к общему мнению. Их вердикт разочаровал многих: Миронович признавался виновным в убийстве Сарры Беккер; по постановлению суда он получил семь лет каторжных работ. Семенова была оправдана на основании признания её невменяемости в момент совершения преступных деяний. Безак был признан виновным и приговорен к ссылке в Сибирь.

По залу пронёсся вздох облегчения: люди устали ждать и рвались домой. Миронович побледнел и сразу как — то ссутулился, обмяк. Было видно, что он всё — таки надеялся на оправдательный приговор и очень болезненно воспринял случившееся. Семёнова победно заулыбалась и протянула руки к своему адвокату. У Безака ходили желваки на скулах, он был мрачен.

Алексей Иванович видел, как Карабчевский что — то живо обсуждает со своим напарником, Леонтьевым. После закрытия заседания и вывода конвойными осуждённых Шумилов направился к нему.

— У меня нет слов, это чертовщина какая — то, — обратился к нему Карабчевсикй, — Три психиатра признают Семёнову вменяемой, а присяжные освобождают её от наказания! Какими словами прикажете это комментировать? Всё было сказано предельно ясно об экспертизе Сорокина; что он тут устроил? цирк — шапито? Тоже мне Гамлет с черепом Йорика!

— Николай Платонович, успокойтесь! — подал голос обвинитель, складывавший за соседним столом бумаги в портфель, — Пусть Вас греет мысль, что правосудие торжествует…