Бриллиантовый маятник

Шумилов откланялся, оставив доктора в состоянии некоего тревожного недоумения. Сыщик считал, что в этот раз фортуна ему по — настоящему широко улыбнулась — теперь ему были известны имя и адрес незнакомки. Анализируя её поведение вечером 27 августа нельзя было отделаться от неясных подозрений: получалось, что она объезжала места, где можно было сдать вещи под заклад, при этом зачем — то старалась изменять внешность. Эту манупуляцию она, по всей видимости, осуществила не меньше двух раз — на лестнице перед кабинетом доктора и в подворотне перед ссудной кассой на Гончарной. Ответ на вопрос «зачем?» был вовсе не так очевиден, как казался. Но было ясно, что человек с чистыми помыслами вряд ли станет этим заниматься. Второй настораживающий момент во всей этой истории — это бросающаяся в глаза противоречивость поступков дамочки, которые никак не стыкуются с её словами: у ростовщика на Гончарной она отказалась сдать часы под тем предлогом, что хочет заложить вещи непременно в паре — часы плюс золотой лом, — а у протезиста не только продала расплющенные серёжки, но часы даже и не предложила. Что это могло означать, Алексей Иванович пока не знал, но чувствовал, что металась дамочка неспроста, причина для такого поведения существовала.

Поскольку от дома, где помещался кабинет Фогеля, до конторы Карабчевского на Малой Садовой было всего — то две минуты ходу, Шумилов решил зайти к присяжному поверенному, рассказать о событиях последних дней.

10

С Николаем Платоновичем Карабчевским Шумилов столкнулся в дверях конторы адвоката.

— Ещё бы минута и Вы меня не застали, — проговорил Карабчевский, — Уже девятый час, пора на покой.

— У меня самая работа пошла, — усмехнулся Шумилов, — Но если Вы, как мой работодатель, даёте санкцию на отдых, то я немедля отправляюсь домой.

— Ну уж нет, голубчик, — засмеялся адвокат, — Теперь давайте рассказывайте!

Они вышли на улицу, неспешно пошли по тротуару. Это было очень по — петербургски — неспешно пройтись тёплым вечером по гранитным тротуарам в потоке расфранченной публики и поговорить, не повышая голоса, о чём — нибудь абсрактно — возвышенном. Сама обстановка центра города — его монументальные здания, подсвеченные витрины, памятники — всё это навевало благодушие и умиротворение. Казалось, что весь мир жил в этом роскошном интерьере, в котором грязная обувь почиталась дурным тоном, а упоминание о деньгах — чуть ли не бесчестием. Но Шумилов этим вечером говорил Карабчевскому о делах весьма приземлённых, очень будничных и этим, наверное, полностью разрушал очарование окружавшей обстановки.

Адвокат слушал Шумилова очень внимательно, лишь изредка комментируя особенно яркие моменты его рассказа. Когда Шумилов перешёл к описанию своей драки с Дементием, Карабчевский зашёлся долгим искренним смехом: «Алексей Иванович, Вы видели свой лоб? Да Вы же просто пират!» В целом, он был очень доволен услышанным.

— Знаете что, Алексей Иванович, — сказал Карабчевский, выслушав повествование Шумилова до конца, — мне кажется, Вы потянули нужную ниточку. Очень бы хотелось, чтоб она не оборвалась. Женщина явно с умыслом меняла свою внешность. Для чего она это делала, мы сейчас сказать не можем. Но нам важно выяснить причину, если таковая существовала… А я думаю, что существовала. Постарайтесь отыскать эту женщину, приложите для этого все усилия, смело ссылайтесь на меня, если только это может помочь Вам в розысках. Считайте, что я даю Вам карт — бланш; я покрою все Ваши нарушения закона, допущенные в интересах этого розыска.

— Это безнравственно, Николай Платонович, — едко заметил Шумилин, — Цель оправдывает средства, так что ли? Моё правило: я не нарушаю закона.

— А вот моё правило, — также едко парировал Карабчевский, — Я готов нарушить закон, если только это пойдёт на пользу самому закону.

— Я думаю — это демагогия, закамуфлированный правовой нигилизм.

— Отчего же? Если бы это было действительно так, мы бы и поныне жили древнеримским правом. Для того, чтобы создать новый, улучшенный закон, надлежит нарушить старый и убедиться, что нарушение пошло ему на пользу.

— Польза и вред относительны, закон же должен быть абсолютен. Посмотрите, как в Северной Америке англосаксы обошлись с индейцами; посмотрите, как англичане колонизировали Полинезию, доказывая, что тамошние аборигены вовсе не биологические люди! Что же мы видим: закон некоторых стран уважает право соплеменников на жизнь и защиту имущества, но при этом пренебрегает подобными же правами иных народностей! Это ли не лицемерие, санкционированная Властью подлость? Признайтесь, как юрист, что существуют абсолютные юридические нормы, которыми нельзя пренебрегать, поскольку с их отменой исчезает само понятие права. Вас же учили этому в университете..!