Бриллианты безымянной реки

Приподнявшись на локте, я пытался оглядеть место нашей стоянки более подробно. Это небольшая каменистая площадка, расположенная под стеной невысокого, покрытого пятнами ягеля скального выступа. Серо-бурые огромные камни навалены грудой один на другой, словно нечаянно выпали из горсти неведомого великана. Я читал о таких каменных полях. Их называют курумниками. Где-то под камнями звенит вода. Тонкая прерывистая струйка выбегает наружу, чтобы, упав с высоты, слиться со струями Вилюя. Вокруг площадки сплошная стена чахлых зарослей. В основном это местная низкорослая ольха и молодые лиственницы. Кое-где видны стволы покрытых ягелем упавших деревьев. Они похожи на занесённые песком остовы пиратских судов. Тут и там торчат пеньки. Похоже, кто-то позаботился о том, чтобы расчистить площадку от лишних деревьев. Кажется, Георгий наизусть знает расположение каждого из них – хлопоча по хозяйству, он ни разу не запнулся. Площадка расположена на мысу. С реки навевает свежий ветерок, разгоняя надоедливую мошку.

Георгий управляется сноровисто. Он набрал воды в котелок и повесил его над пылающим костерком. Туда же поместил выловленную в дороге, очищенную рыбу и какие-то овощи. Наблюдая за его ловкими и точными движениями, я размышлял о целесообразности происходящего. Без сомнения, Георгий – органическая часть местного антуража, как серый камень, куст ольхи или этот вот опасный рогатый зверь. Однако совсем иное дело я. Что делаю здесь я, москвич, не вполне здоровый человек, прибывший в эти места совсем не для любования закатом над широким Вилюем? Наконец, дождавшись паузы в хлопотах Георгия, я произнёс мучивший меня вопрос:

– Зачем мы здесь?

– В этой земле расстояния большие. Одним днём никуда не добраться. Вот мы тут и ночуем, – ответил Георгий.

Он ловко распределил варево из котелка на две не вполне чистые миски и одну из них сунул мне. Крупные куски рыбы плавали в мутноватом бульоне. Есть не хотелось, но всё же из вежливости я выхлебал немного ухи. На вкус рыба показалась мне сладковатой, а сама уха слишком пресной, как манная каша в детском саду.

– Что, не понравился уха? – спросил внимательно наблюдавший за мной Георгий.

– Я больше люблю мясо. К рыбе не привык.

– Осип ушёл за мясом. Мясо добыть труднее, чем рыбу.

– Разве в магазине мясо не продаётся? Если так, то можно было бы захватить с собой несколько банок тушенки.

Смущённый собственными капризами, я умолк. Да, мне довелось побывать в местных магазинах. Мне, приученному к изобилию подсобок Елисеевского гастронома, ассортимент их показался убогим. Убожество – нехорошее слово, обидное, но как выразиться по-другому, деликатней? Канкасова, к примеру, очень любит кремовые корзиночки и эклеры, но только в том случае, если они свежайшие, а «Наполеон» съест и вчерашний. А вот что касается колбас…

– У нас в продаже даже «Краковская» колбаса бывает, – проговорил Георгий. – Но это зимой. По зимнику привозят. Летом в плане снабжения лучше надеяться на собственные силы.

– Унылый край. Эти камни… Лес будто чем-то болен… Люди… Мне кажется, вы постоянно врёте. Или чего-то недоговариваете, или переворачиваете… Я чувствую себя в положении… гм… дичи, на которую открыт охотничий сезон.

Я снова с опаской покосился на оленя. Рогатый зверь, тяжко вздохнув, сделал несколько шагов в сторону зарослей. Я вскинулся было, но снова осел – сломанные рёбра напомнили о себе тупой болью.

– Как же вы пострадали! – молвил Георгий, качая головой. – Столько неприятностей, а теперь и ночевать придётся на этих камнях в обществе…

Он ухмыльнулся, кивая на оленя.

– Я ищу отца и готов к лишениям… Да и мать… Не понимаю, как она могла…

Георгий фыркнул.

– Любишь отца? – с какой-то непонятной мне и почти оскорбительной иронией поинтересовался он.

Мне опять сделалось неловко. В самом деле, заслуживает ли доверия декларируемая любовь к совершенно незнакомому человеку? Такой человек, как Георгий, в чувства не поверит. Для такого, как Георгий, существует лишь один аргумент: корысть. Есть ли в таком случае смысл лгать?

Георгий не сводил с меня холодного, немного насмешливого, невыносимо острого взгляда. Сколько ему лет? Двадцать? Двадцать пять? Возможно, он всего-то на пару лет старше меня, но смотрит и разговаривает свысока, словно прошёл огонь и воду, успел прославиться и разбогатеть. Говорить о чувствах с таким человеком не хочется, но оставить вопрос без достойной отповеди – потерпеть полное человеческое фиаско.

– Чувства чувствами. Меня воспитал другой человек… (Зачем я снова вспомнил о Цейхмистере?!!) Речь о кладе, который был завещан моему отцу другим человеком…

Произнося это, я неотрывно глядел на собеседника, который оставался невозмутимым.

– Пять килограмм золота, – добавил я.

– В СССР содержимое недр принадлежит государству, – ответил Георгий. – А нашедшему клад или что-либо в этом роде полагается премия, что тоже не мало. Мы оба – кандидаты в члены КПСС, обязаны помнить об этом.

– Как, и вы тоже? – пролепетал я, совершенно искренне удивляясь карьерным успехам нового товарища.

Изобразив многозначительную мину, Георгий кивнул.