Бриллианты безымянной реки

– Ах! Багажная квитанция! Я сдала свой чемодан в багаж и теперь волнуюсь. В нём много ценного…

– Ценного?

– Там мои платья, ну и stuff like that[47]…

– Платья?

Георгий смешался. Явившаяся вновь официантка сунула в его пустые ладони нечто твёрдое, цилиндрической формы, обёрнутое в газету.

– Вот! Убери куда-нибудь. Неудобно в открытую нести бутылку. Всё-таки «Аэрофлотом» летите.

– Не учи меня!..

– Глянь на дамочку. Она опьянела. Присмотри за ней. И в Пекине бывала, и в Праге. Эх, ты! Глухомань! Нашёл, к кому кадриться. Ты и кадриться-то сначала научись.

– Ты, что ли, меня учить будешь?

Но официантка не унималась:

– И в Пекине бывала, и в Праге. Инженер-проектировщик как-никак…

– Она такой же инженер, как я…

– Ты? Ну кто ты? Кто? Никак апостол какой-нибудь…

– И апостол. А ты что думала?

– Да какой из тебя апостол? Ты и не член партии. Кто такого примет в ряды?

– Я?!!

Георгий извлёк из внутреннего, потайного, кармана плаща – одесские цеховики работали на совесть – красную книжечку партбилета и продемонстрировал его официантке. Та ненадолго примолкла.

Потом она говорила что-то ещё, но Георгий, увлечённый наблюдением за Анной, не слышал её слов. Ах, эта походка. Не вполне трезвая женщина так изящно переставляла ножки, обутые в новомодные туфли на широких каблуках, что глаз отвести не представлялось ни малейшей возможности. Причёска растрепалась, пряди застят глаза, женщина дует на них, а они снова падают, непослушные.

– Я заметила, когда она доставала портмоне. Там у неё кроме паспорта и командировочного удостоверения был билет. У неё место «В» в пятом ряду. А у тебя? – приставала официантка.

– Место «С». Я люблю сидеть у прохода.

– А ряд-то? Ряд?!

– Пятый, кажется.

– Пятый! Кажется ему! Догони. Прими под локоть. Эх, всё равно тебе не светит. Инженер-проектировщик. И в Праге бывала, и в Пекине каждую субботу обедала!

* * *

Анна не вполне ясно помнила, как попала в автобус, но она в него попала вместе с чемоданом и сумкой. Сидения автобуса марки ПАЗ не такие удобные, как в самолёте. В ноздри лезет запах ГСМ и какая-то мелкая насекомая дрянь, которая к тому же и кусается. Народу в автобусе полным-полно. Слышатся смех и шуточки. Лица у людей вроде бы человеческие, но какие-то странные, по звериному угрюмые и слишком уж любопытные. Вероятно, поэтому Анна предпочитала держать глаза прикрытыми. Порой она всё же размыкала веки, чтобы поглазеть на скачущий за окошком ландшафт: низкорослые лиственницы и сосенки. Какие-то непонятные кустики, то ли падубы, то ли ясени, долженствовавшие вырасти до размера деревьев, но так и не выросшие. Тут и там стайки тонкоствольных берёзок перемежались завалами валежника. Часто попадались пространные участки палей. Всё это однообразие то подпрыгивало, то проваливалось, потому что пазик, чихая и взрыкивая мотором, несся от одной колдобины до другой с головокружительной скоростью. Анна Канкасова, слывшая среди московских товарищей неплохим водителем и даже лихачкой, оценила стиль вождения якутского шофёра, гнавшего пазик со скоростью 50 километров в час. Через приоткрытые форточки в душный салон автобуса вместе с гнусом проникал и запах пожарищ. Всё эти обстоятельства в совокупности не способствовали засыпанию. От нечего делать Анна принялась рассматривать лица и одежду попутчиков, пытаясь угадать их возраст, род занятий и, может быть, что-нибудь ещё. Так Анна развлекалась во время своих нечастых поездок в Московском метро. Но пассажиры Московского метрополитена отводили глаза, избегая встречаться взглядом с посторонним человеком, в то время как пассажиры пропахшего бензином пазика принимали её праздное любопытство с вызовом. Анна постоянно сталкивалась с чьими-то взглядами, внимательными, любопытными, насмешливыми, загадочными, недобрыми. К примеру, какой-то дедок с прозрачными, выцветшими от старости глазами подмигнул ей. А её недавний знакомец и попутчик в долгом перелёте – как, бишь, его имя? – не сводит с неё своего незабудкового загадочного взгляда. Загорелые детишки – два мальчика и девочка лет семи-десяти – с округлыми, обветренными лицами буквально обстреливают её своими любопытными глазёнками. Их смуглые, нечистые пальцы без зазрения ковыряются в носах и никто их не одёргивает, не делает замечаний. Вот это воспитание! Кроме упомянутых двух мужчин и стайки детей, путешествовавших без сопровождения взрослых, в автобусе потело и вдыхало запах гари ещё куча народу, мужчин и женщин. Среди них примерно половина – якуты, эвенки, эвены. А может быть, это многожды описанные в книгах тунгусы? Анна посматривала на них, по московской привычке, украдкой.