Бриллианты безымянной реки

Стреляя по сторонам глазами, прислушиваясь, Анна пришла к догадке, что все пассажиры автобуса странным образом знакомы друг с другом и только она, ровно белая ворона в стае чёрных сородичей, неизвестна никому из присутствующих. Потому-то не она подсматривает и оценивает исподтишка, но её оценивают, взвешивают на весах собственных представлений, измеряют личными мерками. И делают это не украдкой, но открыто, явно, без стеснения. Лучше бы ей, преодолев неотступно мучающую жажду и тошноту, притвориться спящей. При такой скорости пазик преодолеет стокилометровку, разделяющую Мирный и Ч., за пару-тройку часов. Ах, как это долго! Хоть бы на пару минуток, нет, лучше на пять, выскочить из опостылевшего автобуса, встать обеими ногами на твёрдую почву, вздохнуть полной грудью, прислониться спиной к стволу тощенькой лиственнички и…

– Остановка десять минут! Мальчики – налево, девочки – направо. Или наоборот! – провозгласил водитель и пассажиры, топая и гомоня, устремились к распахнутой двери автобуса.

Снаружи их встретили запах гари, мошкара и зеленеющее редколесье. Анна оглядела убогую картину: покрытая выбоинами грунтовая дорога, по обочинам чахлые кусты, тёмная гладь озера неподалёку, скудная травка на рыжем суглинке.

– Якутия – красивейшая из стран. Вам сейчас тошно, потому что с бодуна и укачало. Но как только оклемаетесь – найдёте массу прелестей в этих местах. Ну что же вы стоите? Водитель сказал: девочкам направо.

Анна нехотя подняла глаза на говорившего.

О, она прекрасно помнит, как этот любопытствующий и говорливый индивид плюхнулся на сиденье рядом с ней, оттерев плечом новосибирского попутчика. И этот его локоть, жесткий в своей неотступности, который всю дорогу вонзается в её мягкий бок. Сколько ни отодвигайся, он, локоть, непременно оказывается тут как тут. По приезде в Ч., Анна непременно проверит и наверняка обнаружит на левом своём боку синяк.

– And who are you, exactly?[48] – нехотя спрашивает она.

Отшить его. Пусть примет её за иностранку. Тогда испугается и отстанет. В то же время английский язык позволит ей не переходить границы вежливого общения и наверняка обойтись без мата. Однако старик вежливым казаться не пытается и отвечает вопросом на вопрос:

– Как кто? Местный. Коренной житель Якутской АССР. Разве незаметно? Эх, навидался я вас, москвичей и прочих ленинградцев. Все вы…

– Замолчи, старик! – прервал его неведомо откуда взявшийся новый новосибирский знакомец Анны, которого она прозвала про себя Незабудкой.

Незабудка – цветок полевой, а вот имя парня Анна вспомнить никак не могла. Помнила лишь кафе в аэропорту Новосибирска, где Незабудка помогал ей подавить страх перед полётами. Помнила этот его взгляд, по-звериному внимательный. Наверное, с таким выражением отважной обречённости смотрит в дуло охотничьего ружья лесной хищник. Помнила Анна, как за столиком в кафе примеряла его очки, которые почему-то оказались без диоптрий. Помнила и перелёт Новосибирск – Мирный. В самолёте они почему-то снова оказались рядом, и она, время от времени засыпая, по нечаянности роняла голову на его твёрдое плечо. Тогда бледные щёки Незабудки заливала краска забавного мальчишеского смущения. Несмотря на обильную выпивку, Анна помнила многое, но имя Незабудки, к своему великому стыду, никак не могла припомнить. В ожидании посадки на рейс они провели в кафе не менее трёх часов. В самом деле, не может же быть такого, чтобы Незабудка ей не представился, чтобы имени не назвал.

– Водку в Новосибе купил?

– Да. В аэропорту.

– Широкий ты. Фартовый. Водка в кафе дороже, чем в магазине, но ты денег не считаешь.

– Считаю. И ты, эс эс, мне должен без пятидесяти копеек червонец.

– Девять пятьдесят я тебе должен, не червонец! И не называй старого чекиста как попало. Ишь, придумал погоняло.

– Сегодня четверг. Завтра пятница. А в субботу, ровно в девятнадцать часов, не забудь!

– Вот в субботу я и отыграюсь.

– Посмотрим!

Преодолевая очередной мучительный приступ дурноты, Анна старалась не смотреть в лица собеседников. Каждая фраза, произнесённая молодым или стариком, вонзалась в её изболевшуюся голову раскалённым шилом. А тут ещё гнус и этот запах, вызывающий мучительный чих, вышибающий из глаз постыдную слезу. Отчихавшись и утерев слёзы, прозревшая Анна обнаружила перед своим носом откупоренную поллитровку со знакомой этикеткой.

– Why is this?[49] – брякнула она.

– Ну? – отозвался Незабудка.

Анна смутилась. Дожив до тридцати двух лет, она никогда и ни перед кем не оправдывалась. Однако как не стушеваться, когда из-за стёкол фальшивых очков на тебя так внимательно и бесстрастно смотрят глаза снежного волка?

– Да я… да меня, собственно, просто укачало. Никогда не приходилось ездить на таких вот автобусах. Да разве это дорога? Колея какая-то. Ухаб на ухабе. Неудивительно, что автобус сломался.

– Этот автобус не может сломаться, потому что и без того хронически не исправен, – проговорил дед и сам же рассмеялся собственной шутке.

– Не хочешь? Тогда я сам, – проговорил Незабудка.

Отпив примерно треть, Незабудка протянул бутылку Анне.