Бриллианты и булыжники

Пришлось ровеснику Октября М. Корякову автобиографически разгребать горячие угли и нащупать обожженными пальцами свою уцелевшую душу. В страшном застенке тела и духа Григорий Климов прощупал зияющую рану в сердце не жертвы, а палача. В звере-насильнике – жертвенную любовь отца и мужа. Затосковал по своей живой личной «Тамаре», отторгнутой от него, совработник Г. Андреев. То же найдем в разных формах и у других.

Каждый «человеческий документ», взятый в отдельности, удостоверяет жизненный этап отдельной, личной души. Их совокупность свидетельствует о жизни духа суммы, народа, нации.

Захлестнутый петлею «славной» традиции, Лесков, всё же успел набрать гору таких документов, завалить ими яму «города Глупова» и водрузить на ней крест, символ Воскресения.

Я озаглавил статью «Внуки Лескова». «Эк, куда хватил», – скажет кое-кто из читателей.

Но взбираться на гору еще не значит достичь ее вершины. Большинство вышедших упадет, не дойдя до водруженного Лесковым над Русью креста.

Но идти надо. Надо лезть, карабкаться. Каждому своим путем, своей тропой. Кто-нибудь дойдет.

Не скатываться же в яму, вырытую «хранителем славной традиции» Буниным и панагеристами его «великого гнева»…

Алексей Алымов

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

4 августа 1951 года, № 81. С. 3–4

У постели тяжелобольного

Напечатанная пять лет тому назад газете «Наша страна» моя статья «Внуки Лескова» продолжает до сих пор волновать сотрудника газеты «За Правду» Николая Федорова, ответившей на нее теперь в той же газете уж третьей по счету задорно-полемической статьей. Отвечали на нее и другие публицисты, например, г. Шварц-Омонский[102] в «Возрождении».

Эти волнения моих уважаемых оппонентов вполне понятны. Ведь комплекс поставленных мною в этой статье вопросов касался не только писателей так называемой новой эмиграции, но затрагивал и всю литературу русского зарубежья в целом, т. е. единственную свободно развивающуюся ветвь всей русской литературы по обе стороны разделившей ее на две части политической преграды.

Первая часть статьи г. Федорова «Внуки Писарева», как он именует в ней нас, представляет собой не что иное, как обвинительный акт, очень похожий на тот, который напечатал около ста лет тому назад именно Писарев призывая все русские издательства того времени к полной дисквалификации Н. С. Лескова (Стебницкого – псевдоним, под которым он тогда писал). Г. Федоров превзошел в этом случае Писарева. Он обвинил нас не в семи, а, пожалуй, в семидесяти семи смертных грехах: в стремлении «к низведению художественной литературы на положение служанки политики», в «утилитарном отношении к ней и вообще искусству», в том, что мы считаем главной задачей современного русского литератора борьбу с большевизмом и тем самым аннулируем художественно-эстетические и литературно-технические категории, в том что мы превращаем этим литературу в орудие пропаганды, в том, что мы подозрительны, придирчивы, нетерпимы к чужим мнениям, самоуверенны, самомнительны, заносчивы, озлоблены, невыдержанны, грубы… еще во многом, а кстати, и в том, что мы отрицаем за литераторами старой эмиграции право на знание современной советской действительности.

Возражать на большую часть этих абсолютно голословных и не подкрепленных ни одним фактом обвинений я, конечно, не буду. Такого рода полемика была бы не чем иным, как сварливою перебранкою базарных баб, и на страницах столь серьезной и глубокой газеты, как «Наша страна», такого рода «полемике» места нет. Наоборот, некоторые из обвинений, поставленных нам г. Федоровым, я охотно приму и отзовусь на них утвердительно. Совершенно верно, например, что главною задачею современной русской литературы мы, или по крайней мере большая часть из нас, считаем идейную борьбу с большевизмом, во всех его проявлениях. Мы не имеем права отбрасывать от себя могучее орудие художественного слова, которым в данном случае в борьбе против нас и нашей христианской идеологии со значительным успехом пользуются как сами коммунисты на нашей порабощенной родине, так и многие, к сожалению, очень многие коммуноиды в свободном мире. Но сводим ли мы этим художественную литературу на ступень «служанки политики», как полагает г. Федоров, вопрос иного порядка. Ведь каждое значительное политическое явление или действие, а тем более тот комплекс явлений и действий, который создает воинствующий коммунизм, не может не содержать в себе какой-либо идеи, вернее тоже комплекса идей. Следовательно, он имеет свою собственную идеологию и вот против этой идеологии восстает наше идейно-христианское мировоззрение.