Бриллианты и булыжники

Что же, значит, российская зарубежная литература умерла или обречена на гибель, как думают многие? Не будем скрывать от себя того факта, что она, действительно, тяжело больна своего рода белокровием, худосочием, но ведь современная медицина умеет уже радикально бороться с подобными болезнями и побеждать их введением в организм больного кровяной плазмы. Имеет ли в своем распоряжении такую плазму литература современного русского зарубежья? Я назову несколько имен: Н. Нароков, Л. Ржевский, Свен, Л. Норд, С. Юрасов, Н. Русский, Н. Тарасова, Землев… В поэзии Кленовский, Шишкова, Л. Алексеева… Читатель зарубежья знает эти имена, ценит и ищет их на страницах печати с большим во всяком случае, интересом, чем, например, имя пустоболта и кривляки Ремизова. А ведь все эти писатели, несмотря на различие их политических убеждений, ставят основной своей целью борьбу со злом коммунизма во имя общечеловеческого добра.

Г. Федоров в своей статье «Внуки Писарева» не обошелся без традиционной ссылки на Пушкина, в частности на идейное содержание его знаменитого «Памятника».

Я позволю себе сделать то же самое, повторив те же, что и г. Федоров, строки:

И долго тем буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал.

Будучи безупречно логичным, г. Федоров должен был бы обвинить в данном случае в пропаганде и служении политике самого Пушкина. Ведь чувства добрые, которые стремятся пробудить в мире «внуки Лескова», русские писатели, вырвавшиеся из коммунистического царства зла, именно и являются основным стимулом идейно-политической борьбы с большевизмом, от которой писатели новой эмиграции не хотят, не могут и не должны отказываться ради служения каким-то эфемерным формам беспредметного и безыдейного «чистого искусства». Вот почему они внуки Лескова, но не Писарева!

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

22 ноября 1956 года, № 357. С. 5

Вторая цензура

«Найдется ли теперь в России хоть один журнал, который осмелится напечатать на своих страницах что-либо, выходящее из-под пера Стебницкого (псевдоним Лескова. – Б. Ш.) и подписанного его фамилией. Найдется ли в России хоть один честный писатель, который будет настолько неосторожен и равнодушен к своей репутации, что согласится работать в журнале, украшающем себя повестями и романами Стебницкого». Так явно провокационным приемом призывал к бойкоту Лескова нигилист в политике и хулиган в области литературной критики Писарев, закладывая основу непомерно развившейся позже традиции «второй цензуры». Эта безобразная, недопустимая и даже гнусная традиция поддерживалась позже псевдопрогрессивными народниками, в лице Михайловского (о чем свидетельствует, например, А. В. Тыркова-Вильямс на страницах «Возрождения»), и захватила едва ли не девять десятых русской печати в непосредственно предшествовавшие революции годы. Перенеслась она и в эмиграцию, вместе с волной бежавших от революции ее поджигателей, «февралистов», и здесь снова пышно расцвела.

Говорить об этом сейчас заставляет помещенное в «Русском Воскресении» письмо Янковского[103], одного из наиболее талантливых писателей второго поколения эмиграции и безусловно одного из немногих в этом поколении сохранившего свою русскость, не пошедшего ради высоких гонораров в иностранщину, подобно Труайя-Тарасову и Сирину-Набокову, не отказавшегося от родного языка и родной традиционной для подлинно русской литературы тематики. В этом письме он сообщает, что теперешнее руководство газетой «Русская мысль» закрыло ему доступ на страницы этой газеты в силу того, что он печатается в органах национально-русской мысли. Следует отметить попутно, что Е. Янковский никогда не выступал в плоскости политической публицистики и не может быть причислен к правому крылу русской эмиграции, но его выступления даже только в беллетристике на страницах национально русской газеты всё же повлекли за собой предание остракизму.

Случай с Янковским является одним лишь из звеньев длинной цепи того же порядка, которые вместе образуют уже явление и явление очень печальное для зарубежной русской литературы, единственной в настоящее время хранительницы традиций и заветов всей русской литературы в целом.

Незадолго до Янковского точно такие же извещения от той же самой газеты были получены талантливой писательницей и журналисткой из среды новой эмиграции Л. Норд и тепло принятым нашим читателем новеллистом, сатириком высокого уровня Н. Е. Русским[104]. Обвинительный акт Лидии Норд[105] был построен на появлении ее статей в «Нашей стране», «Знамени России» и «Жар-птице». Ей было предложено или прекратить работу в этих журналах или перестать присылать свои материалы в «Русскую мысль», что она сделать с негодованием отказалась. Как назвать подобное насилие над мышлением писателя, предоставляю решить читателю.