Бриллианты и булыжники

– Пустяки, милая. Это до первой сдачи. Мои тоже не ангелы небесные. Соединенными силами они живо приведут вашего богатыря в христианскую веру. Не из сахара сделаны… Да бросьте вы эти коленопреклонения! Учите хорошенько мальчуганов, повадки не давайте, спрашивайте по всей строгости законов, не поощряйте лени, в особенности. Если что, то адресуйтесь ко мне, а я знаю, что нужно делать. Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные здоровые русские дети. Подерутся – пожалуйста. Но доказчику – первый кнут. Вы меня поняли?»

Так состоялся прием на службу первой учительницы Царя-Мученика А. П. Оллонгрэн, а одновременно началась трехлетняя совместная, в одной комнате, жизнь ее сына Володи с Великими Князьями Николаем и Георгием, о которой он, будучи теперь уже старым полковником эмигрантом, рассказал писателю И. Сургучеву, Сургучев же написал прекрасную документальную книгу – «Детство Императора Николая II», изданную «Возрождением».

Оба они – и рассказчик (он же действующее лицо повести), и писатель – прекрасно выполнили принятую ими на себя труднейшую задачу – показать историческое лицо, как простого человека, в его обычной повседневности, да, кроме того, еще в детском возрасте. Перед читателем проходит ряд глубоко трогающих за душу сцен, в которых уже рельефно выступают главные черты характера будущего Императора: его благородство, предельная честность во всем, даже в детских играх, тяга к общению, к близости с народом (лучшим другом мальчиков был отставной солдат, дворцовый ламповщик), религиозная направленность всех проявлений детской души, простота и чуткость при соприкосновении с окружающими. Многое, очень многое можно было бы написать в рецензии об этой прекрасной книге, но во много раз лучше самим ее прочесть.

Я выбрал из нее лишь один отрывок, в котором даже не фигурирует сам будущий Государь, и сделал это с целью показать всю подлинную, в лучшем смысле слова демократичность, в которой воспитывались Наследники Всероссийского Престола. Когда я сам читал эти строки, мне невольно пришли на память другие, тоже недавно прочтенные – воспоминания о своем детстве современного главы старейшей из демократий Уинстона Черчилля. Там как раз обратное: сын аристократа был полностью отрезан, отторгнут от всего, что лежит вне избранного круга, к которому он принадлежал в силу рождения. Там прежде всего – внешнее воспитание, бездушная тренировка поведения, лишенная того огромного внутреннего содержания, которое вкладывали в формирование психики Царя-Мученика и семья, и учителя, и вся простота, человечность внутренней, недоступной постороннему взору жизни дворца Царей Всея Руси.

«Возрождение», Париж, 1953;

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

9 января 1954 года, № 208. С. 7

Пророк своего поколения

«О Димитрие же Мережковском ведайте, что правда ему не дорога, жива бы была лишь тенденция».

Эта саркастическая перефразировка приказа Петра Первого войскам перед Полтавским боем ходила по литературным кругам Москвы при появлении первой исторической трилогии Д. Мережковского (Юлиан Отступник – Леонардо да Винчи – Петр и Алексей). Ее приписывали В. О. Ключевскому, что похоже на правду: крупнейший русский историк был великий мастер меткого и едкого афоризма. Тем не менее, трилогия создала ее автору широкую известность, выдвинула его в первый ряд литераторов того времени, а как исторического романиста – поставила на первое место. Ею зачитывались, ей верили.

На ней воспитывалось «февральское поколение».

Огромная эрудиция, большой талант и острота проблем, поставленные в ней Мережковским, несомненны, но секрет ее успеха был скрыт не в них. Он заключался в том, что автор исторического романа был вполне созвучен своему читателю, он говорил то, что читатель хотел слышать, он облекал в художественную форму тенденции, господствовавшие тогда в среде российской интеллигенции: первая из них (Юлиан) – бунт против христианства, вторая (Леонардо) – замена этики эстетикой, третья (Петр и Алексей) – попрание национальной России вторжением Запада. Эти тенденции были оформлены Мережковским талантливо, красиво и увлекательно.

Могло ли «февральское поколение» не поднять на щит подобного исторического романиста?

Д. Мережковский действительно, реально жил в своем поколении. Он мыслил вместе с ним, вместе с ним блуждал, искал, творил божков, молился им, закидывал потом их в мусор. С ним вместе он и умер. С момента его физической смерти прошло десять лет, и даже в среде «прогрессивной» эмиграции, в кучке ее обветшалых «февральских» могикан о нем вспомнил лишь один из них – проф. Сперанский («Русская мысль»). В подсоветской России не вспомнил никто, хотя он там не под запретом, имеется в библиотеках и штудируется на литфаках.