Бриллианты и булыжники

Эта глубоко обоснованная концепция вряд ли встретит возражения с чьей-либо стороны, но, как ни странно, на нее де-факто возражает сам автор труда. Уделяя много внимания различным группировкам и мелким течениям зарубежной русской литературы, даже столь незначительным, как недолговечное варшавское или рижское объединения поэтов и поэтиков, писателям новой эмиграции, как прозаикам, так и поэтам, проф. Г. П. Струве отдает лишь несколько страничек, называя в них небольшое количество имен, но не анализируя и не рассматривая в целом всего этого течения. А между тем именно в нем-то и содержатся первые признаки, первые симптомы того самого объединения обеих ветвей всероссийской литературы, на которое надеется и которого ждет сам автор.

Но он не хочет заметить и отметить в глазах читателя того нового и свежего, что внесли эти, работающие уже десять с лишним лет в Зарубежье, авторы: ни новой направленности тематики, нашедшей уже отражение и созвучия в среде второго и даже первого поколения писателей старой эмиграции (например, явного поворота в тематике Сургучева, обратившегося теперь к современным русским темам), ни нового жанра «документальной повести» (как придется его назвать), нового в зарубежной русской литературе, но вместе с тем уходящего своими корнями к творчеству Н. С. Лескова («Кадетский монастырь», «Инженеры-бессребренники» и т. п.). А этот жанр определился в творчестве писателей новой эмиграции уже достаточно ярко. Можно ли, например, причислить к мемуарной, исторической или какой-либо другой литературной форме такие произведения, как «Мы приходим с Востока» Б. Ольшанского[147], «Враг народа» С. Юрасова, «Невидимая Россия» В. Алексеева и другие, сходные с ними.

Этот литературный жанр, несомненно, представляет собою литературное явление в Зарубежье, явление крупное, которого историк литературы не смог, а вернее, что не пожелал отметить.

«Много ли может советская русская литература противопоставить “Жизни Арсеньева” Бунина, зарубежному творчеству Ремизова… поэзии Ходасевича и Цветаевой… оригинальнейшим романам Набокова» – пишет проф. Г. П. Струве в предисловии к своей ценной книге. В этом, несколько сокращенном мною, перечне содержится основной тезис Г. П. Струве, как литературного критика: главное светило, солнце всей русской зарубежной литературы – И. Бунин. Ближайший к нему и крупнейший спутник – А. Ремизов; ярчайшие кометы поэзии – те, которые следуют орбитам «серебряного века». Такова литературная космография критика Г. П. Струве. Иначе говоря – всё в прошлом, всё в предреволюционном десятилетии литературной жизни России, в безвременье, манерности, изломах и блужданиях, охвативших как прозу, так и поэзию России в годы, последовавшие за смертью А. П. Чехова.

Мы не будем спорить с искренне уважаемым профессором Г. И. Струве о том, можно ли противопоставить, например, роман «Канава» или другой какой-нибудь обезьяньего царя Асыки, сиречь писателя Ремизова, колоссальному полотну «Тихого Дона» Шолохова или хотя бы одной из ароматных повестей Паустовского. Нельзя сравнивать несравнимое. Но позволим себе высказать полную уверенность в что читатель грядущей свободной России, придя в библиотеку и (допустим) увидев там рядом тот же «Тихий Дон» и «Жизнь Арсеньева» И. Бунина, безусловно возьмет и прочтет первую из них, отложив в сторону вторую.

Эта моя уверенность основана на опыте долгой литературнопедагогической работы с современной русской подсоветской молодежью, на моих разговорах с нею о литературе, на показателях читаемости различных авторов по статистике библиотек в СССР. Бунин, многие произведения которого легко получить в большинстве советских библиотек, отталкивает от себя современного русского читателя холодным высокомерием, которым пропитана каждая его вещь, явным предпочтением с его стороны форме перед содержанием и, главное, полным отсутствием внутреннего созвучия между его, Бунина, духовным строем и строем современного читателя. Много, ох как много пережил этот читатель, хотя ему, быть может, всего двадцать-двадцать пять лет! Много вопросов к русскому же писателю возникло в его душе и ни на один из них Бунин не отвечает с высоты того пьедестала, на который он взгромоздился и с которого явно презирает вот этого-то самого современного русского молодого читателя. А те из этих читателей, которые брали Ремизова, почти всегда подходили ко мне с вопросом:

– На каком языке, собственно говоря, писал этот Ремизов? Говорили тогда так, что ли? И что он писал? И для чего он писал?

Читатели грядущей России не будут задавать этих вопросов, потому что… они не будут читать словоблудия Алексея Ремизова, которого зарубежный критик профессор Г. П. Струве безоговорочно ставит на второе (после Бунина) место в истории не только зарубежной, но и общерусской литературы переживаемого нами периода.