Последний (№ 22) выпуск «Граней» посвящен Чехову. Редакцией журнала был, очевидно, намечен очень интересный план – показ русскому читателю восприятия творчества А. П. Чехова культурными слоями населения Западной Европы. Соответствующие статьи были заказаны крупнейшим литературным критикам и профессорам русской литературы в университетах Италии, Англии. Франции. Эти авторы отнеслись к своей задаче также очень добросовестно и дали «Граням» несколько фундаментальных статей. Так например, крупнейший славист Италии, автор четырехтомного труда по истории русской литературы, профессор Римского университета Этторе Логатто дал обстоятельнейшую библиографическую справку о всех переводах Чехова на итальянский язык, постановках его пьес и передач их по радио. С тем же вниманием отнеслись к своим работам и литературоведы Франции, Англии, Швеции, Дании и Сербии. С тою же добросовестностью… и в том же стиле: ни один из них не рассказал русскому читателю о том, как воспринимается А. П. Чехов читателем его страны, не дал психологического анализа этого восприятия и не указал ни тех черт творчества А. П. Чехова, какие близки его соотечественникам, ни тех, которые им чужды.
Статей русских авторов о Чехове, если не считать справки профессора Г. Струве, только одна – «Ее не будет больше никогда…» Георгия Петрова. Только одна, но и не захотелось бы читать других по прочтении ее, чтобы не нарушать гармонии того впечатления, которое овладевает читающим его строки. Не статьей, а песней хочется назвать эти странички печатного шрифта. Сколько чувства, сколько глубинного понимания духа творчества А. П. Чехова, сколько любви к нему и к созвучным ему сердцам вложил Г. Петров в свою критическую работу и думается, что сумел сказать в ней о Чехове много больше, чем иные многотомные труды о нем!
Можно ли назвать удачным опыт, произведенный редакцией «Граней»? С моей точки, он очень удачен, хотя вряд ли сама редакция того ожидала. Сопоставление глубинной, проникнутой чувством статьи русского автора с чисто формальным, обстоятельным, но лишь внешним подходом к той же теме западноевропейских литературоведов совершенно ясно говорит нам о мертвенности самой литературно-критической мысли западноевропейского читателя, с одной стороны, и о глубоком, эмоционально насыщенном восприятии литературы русским читателем – с другой. Ведь критик обычно рупор читателя и редко идет «против течения».
Наибольшая по объему вещь в беллетристическом отделе этого номера «Солнце всё же светит» Анатолия Дара. Автор называет ее романом, но судя по представленному, вернее было бы ее назвать серией тематически связанных очерков автобиографического характера, к тому же глубоко субъективных. Не сомневаясь в жертвенном героизме самого автора, позволим себе все же усумниться в том же высоком качестве, которым он наделяет всё население Ленинграда. Вряд ли обычный рядовой, к тому же вконец изголодавшийся ленинградский обыватель шел под палкой энкаведистов на окопные работы с таким же энтузиазмом, с каким, по словам автора, шла туда кучка основательно просоветизиро-ванных студентов.
Остальное – небольшие рассказы, но среди них буквально потрясают два: «Серка» В. Свена и «Стена» Б. Филиппова. В первой верный своим лирическим полутонам В. Свен раскрывает перед читателем душевную драму обманутого советским правительством солдата советской же армии, русского солдата, инвалида победной войны, лишенного даже той маленькой награды за свой жертвенный подвиг, которую он создал себе сам, без помощи посылавшей его на смерть власти. Рассказ «Серка» прост и по фабуле и по форме, и именно этой простотой он берет читателя за сердце. «Стена» Б. Филиппова много сложнее по своей психологической схеме… Здесь мы встречаемся с тою же, по существу, трагедией разочарования, потери веры в идею, которой служил, но эта трагедия протекает в более сложной, полной внутренних противоречий душе современного подсоветского русского интеллигента. Но вместе с тем и рядовой Иван Кожемяка («Серка»), и майор Лыгаков («Стена») – идентичны. Оба они – показатели того глубинного, разрастающегося в недрах порабощенной коммунизмом России процесса, о котором свидетельствуют и книги послевоенных перебежчиков, например, «Мы приходим с востока» В. Ольшанского.