Бриллианты и булыжники

То же взаимное понимание и уважение между Государем Николаем II и Л. Толстым мы можем видеть в деле духоборов, у которых Победоносцев на основе мертвой буквы закона отобрал детей. Этот бесчеловечный акт, совершенный главою средостения, потряс Толстого, и он обратился к Государю: «Вы сами своим добрым сердцем и прямым умом решите… сделать то доброе дело, которое Вы одни можете сделать», написал он Ему, ища у Русского Самодержца той надзаконной справедливости, Божьей Правды, осуществление которой на земле возможно именно и только силою Самодержавия – Диктатуры Совести.

Ищет и находит. Личным приказом Государя Победоносцеву отнятые дети возвращены родителям, что Победоносцев вынужден, тоже лично, сообщить дочери Л. Толстого Татьяне Львовне.

Иностранные газеты вопили тогда о жестокости Самодержца по отношению к выселявшимся в Канаду духоборам. Русская же пресса замолчала тот яркий акт Монаршей надзаконной справедливости, проявления благой воли Монарха. Причина молчания «прогрессивной» части русской печати ясна: подрывая всеми способами основы Самодержавия, она, конечно, не стремилась показать и подтвердить его высокогуманную направленность. Но почему молчала и правая, монархическая пресса? Причина ее молчания может быть только одна: кипевшее злобой по отношению к Толстому средостение не хотело допустить огласки понимания Л. Толстого Государем, не хотело признать своей вины в допущенной жестокости и тем самым переваливало эту вину на плечи Монарха.

* * *

– Ваш отец – великий человек, но вместе с тем фантазер, например, в вопросе о земле, – сказал Государь Николай II Л. Л. Толстому (сыну писателя) на лично данной ему аудиенции в начале 1905 года.

Он был глубоко прав. Толстой, искренно и глубоко любивший крестьянство, не мог, например, понять значения реформ Столыпина, о чем писал ему лично, просил изменить его крестьянскую политику… во имя дружбы Льва Николаевича с отцом Петра Аркадьевича. Глубоко прав был Государь: в практической политической повседневности Толстой до последних дней оставался тем же мечтательным ребенком, каким был он, играя в Ясной Поляне в «муравейных братьев» и чаруя свое детское сердце выдуманной им самим тогда сказкой о зарытой под дубом чудодейственной «зеленой палочке»[49], побеждающей зло, страдание и муку… К политическим вопросам он подходил не умом, а сердцем. Отсюда – резкие контрасты: глубокое понимание всей эпохи в целом, даже предвидение охватившего теперь мир глубокого кризиса, но вместе с тем полная, детская беспомощность при анализе отдельных политических фрагментов, составлявших темы дня.

«Те, кто делает русскую революцию, не имеют никаких идеалов. Экономические идеалы – не идеалы», говорил Толстой в 1905 году.

Неимоверно раздутые русской «прогрессивной» и западной прессой печальные события 9-го января не вызвали в Толстом возмущения, как в большинстве высшей русской интеллигенции того времени. Он почувствовал провокационность этого выступления, угадал ее сердцем. В брошюре «Правительство, революционеры и народ», предназначенной им для английской печати, Толстой столь резко высказался о русских революционерах, что Чертков, через которого была послана в Англию рукопись, задержал ее и брошюра не вышла.

«Отец был возмущен убийством Великого Князя Сергея Александровича», – пишет А. Л. Толстая в своей книге «Отец», – «и резко осуждал революцию».

«Отец не верил, что с введением конституции что-либо изменится в России». К самому принципу конституционализма он относился резко отрицательно: «Конституционный подданный, воображающий, что он свободен, – писал Толстой, – подобен заключенному, воображающему, что он свободен, если может выбирать тюремщика. Люди конституционных государств утратили понятие свободы. Член конституционного государства, всегда признавая законность власти, под которой он находится, – всегда раб». Ко всей «прогрессивной» интеллигенции того времени Толстой относился более чем критически: эта «интеллигенция внесла в жизнь народа гораздо больше зла, чем добра», пишет он в своем дневнике 30 июля 1905 года. Столь же отрицательно его отношение к апостолам русского конституционализма: «Либералы – Стаховичи, Василий Маклаков, князья Долгорукие[50], приезжавшие к Толстому, были ему тяжелы», свидетельствует А. Л. Толстая.