Бриллианты и булыжники

Вторая книга о Достоевском, выпущенная издательством им. Чехова, «Достоевский и его христианское мировоззрение» Н. Лосского, тоже очень интересна. Ее основной теме посвящено уже множество работ как русских, так и иностранных исследователей, историков литературы, критиков, религиозных писателей (в том числе митрополита Антония), психологов, врачей и т. д. Казалось бы, что трудно добавить что-либо новое к этой всесторонней работе даже со стороны столь крупного философа, каким является Н. Лосский. И всё же мы находим в ней много нового и ценного.

Нас, монархистов, интересует прежде всего связь между религиозными исканиями великого писателя и его глубокими монархическими убеждениями. Именно эта сторона его мышления наиболее темна до сих пор, т. к. большинство исследователей его творчества принадлежали к «прогрессивному» лагерю русских литературоведов и умышленно замалчивали эту сторону его мышления или упрощенно рассматривали ее, как вынужденность, созданную ошибками молодости писателя, его осуждением на каторгу и в дальнейшем – стремлением снова занять заслуженное место в рядах русских писателей того времени.

Философ Н. Лосский осмеливается коснуться этой части наследства Ф. М. Достоевского и, хотя и не рискует осветить ее в соответствующем его знаниям масштабе, но всё же проливает некоторые струи света в царящую и до сего времени тьму. Прежде всего Лосский доказывает, что принадлежность молодого Ф. М. Достоевского к революционному кружку Петрашевского была поверхностной и случайной. Достоевский и тогда ни в какой мере не был революционером и врагом самодержавия. Его интерес к социалистическому учению утописта Фурье был вызван исключительно поиском путей к справедливости, которому писатель отдал всю свою жизнь. Но это увлечение, говоря современным языком, было лишь только попыткой найти некоторые практические формы для устранения язв экономического неравенства. Сам же сатанинский дух социализма – атеизм и материализм – были чужды и враждебны писателю. Между прочим, Лосский приводит жуткие свидетельства не только атеистической, но мерзко богохульной проповеди Белинского, рисует смрадные моменты жизни этого вредного психопата, о которых умалчивают «прогрессисты».

«Смрадная букашка Белинский, – пишет Достоевский Страхову, – …ругал мне Христа по-матерному, а между тем никогда не был способен сам себя и всех двигателей всего мира сопоставить с Христом для сравнения… Писал поганые статьи свои, позоря Россию, отрицая великие ее явления… Сколько в нем и в них мелкого самолюбия, злобы, нетерпения, раздражительности, подлости»[52].

Эти строки письма характеризуют не только самого кумира «прогрессистов» того времени, «неистового Виссариона», но и отношение Ф. М. Достоевского к ним самим.

Ф. М. Достоевский был безоговорочным сторонником русского самодержавия, как национальной формы государственности, наиболее соответствующей и отвечающей требованиям психологического строя народа и его мышления. Приходится пожалеть, что Н. Лосский в своей ценной работе всё же не осветил эту сторону мышления великого русского писателя в достаточной мере, не показал его обмена мыслями со столпами монархического мышления Победоносцевым, Катковым и молодым тогда философом Вл. Соловьевым, с которыми Достоевский был душевно близок.

«Знамя России», Нью-Йорк,

15 октября 1953 года, № 95. С. 12–14

«Несть ни эллин, ни иудей» (К 60-летию со дня кончины Н. С. Лескова)

Где грань между национализмом и шовинизмом?

Она пролегает почти незаметной, тонкой чертою между любовью к своему народу, своей самобытности, своей нации и неизбежным в каждом национально-оформленном индивидууме инстинктом национальной же самообороны, защиты своей самобытности, но при ясном, внимательном взгляде как на самих себя, так и на стоящих за этой тонкой чертой, при уважении к качествам их, национальным их чертам, этого уважения достойным.

Редко кто из художников слова, корифеев мировой литературы мог четко провести эту грань и пройти по своему творческому пути, не откачнувшись ни вправо, ни влево, не впав в патетическую гипертрофию национальной эмоции, «квасной патриотизм», с одной стороны, или в злобное охаивание всего чуждого огульно – с другой. Даже столь крупные писатели Запада, как Киплинг или Мопассан, не сумели выработать в себе этого равновесия и слили здоровую любовь к своим народам с болезненной, психопатической ненавистью первого из них к русским, второго – к немцам, в которых они видели только отрицательное.