Нельзя обойти молчанием прекрасную статью Галины Улановой «Школа балерины». В ней поражает читателя прежде всего полное отсутствие ссылок автора на марксизм-ленинизм, якобы способствовавший раскрытию его художественного таланта. Балерина Уланова – человек искусства и говорит, прежде всего, об искусстве и только о нем, как о результате творческого процесса, развернувшегося в ней самой, результате ее личного труда, приложенного к прирожденному таланту. Своим же учителем, приведшим ее к познанию тайны хореографического творчества, она называет не Сталина, не Ленина и не Маркса, а Константина Сергеевича Станиславского, научившего ее прилагать выработанную им систему к искусству танца.
Заслуживают внимания очень интересная и, видимо, искренне написанная статья А. Дементьева «Партия и вопросы литературного языка», а также статьи Михаила Лившица «Дневник Мариэтты Шагинян» и Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни». В них чувствуется надежда на приближение «весны», т. е. возможности некоторого свободомыслия, расширения того узкого круга мышления, в который замкнула подсоветского русского интеллигента ждановщина. Последние две статьи – «Дневник Мариэтты Шагинян» и «Люди колхозной деревни» свидетельствуют также о том, что под внешними покровами предписанного партией подсоветскому человеку кредо происходит глубинный мыслительный процесс, очень часто диаметрально противоположный ему по своей идейной направленности. Следует добавить, что обе эти статьи позже подверглись нападкам и осуждению как «антипартийные», «порочные», «мелкобуржуазные», «идеалистические» и пр.
Интересна и ценна статья С. Смирнова «Сталинград на Днепре», единственная за всё полугодие статья о минувшей войне. Автор рассказывает в ней о трагической Корсунь-Шевченковской битве (февраль 1944 года), в которой были окружены и почти полностью уничтожены десять немецких дивизий. С. Смирнов – участник этой битвы, а не комментатор ее со стороны, чем, надо думать, и объясняется объективность изложения им фактов при полном уважении к врагу и при высокой оценке его боевых качеств. Традиционный «фриц», насильник, палач и мародер, полностью отсутствует. Вместо него на страницах С. Смирнова видны упорные, верные своему долгу солдаты и офицеры, беспрекословно подчиняющиеся даже явно нелепым безумным приказам из Берлина и безропотно умирающие на своем боевом посту.
С. Смирнов умело чередует в своей статье картины личных воспоминаний с военно-историческим анализом, что делает его труд полноценным и интересным не только для военного специалиста, но и для рядового читателя. Приходится всё же удивляться, что в шести отрецензированных номерах крупнейшего советского журнала встречается только одна статья, посвященная столь еще недавней грандиозной войне. Что это? Замалчивание? Военная тайна? Невольно навертывается иная гипотеза для разъяснения этой странности: доблесть, проявленная российскими солдатами в минувшей войне, и результат, достигнутый этой доблестью, важны для советской пропаганды лишь как иллюстрация непогрешимости генеральной линии, ведущей роли партии и гениальности ее вождя. Там же, где реальный факт не может служить этой цели, он вообще не нужен. Поэтому на тему минувшей войны особенно распространяться не следует, тем более, что и о «гениальном вожде и генералиссимусе» говорить теперь тоже приходится с осторожностью.
Страх преступить не всегда точно указанные пределы – вот кто главный редактор советских журналов вообще и «Нового мира», в частности.
Те наши потомки, которые попытаются изучать переживаемый Россией-СССР исторический период по соответствующим ему во времени советским журналам, будут, безусловно, очень удивлены.
Шли десятилетия необычайного напряжения всех сил нации, – подумают они вне зависимости от их личных политических убеждений, – происходили необычайные по динамике сдвиги во всех областях политической, социальной, экономической, культурной и духовной жизни огромной, великой страны. Основным и главным двигателем этого гигантского процесса был человек. Кто же иной? Обыкновенный советский человек. Но где он показан в литературе того времени? Где почерпнуть сведения о его внутреннем мире, о стимулах, толкавших его в ту или иную сторону? Современная ему литература его нации словно прячет куда-то эти стимулы. Или сама не видит их? Или кто-то извне запрещает писателям говорить о них?
Наиболее вдумчивые из наших потомков найдут ответ на последний вопрос в стенограммах 2-го Всесоюзного съезда советских писателей и особенно в стенограмме речи Михаила Шолохова. Много слов было сказано на этом съезде, и вместе с тем, даже в самых правдивых из произнесенных на нем речей, не было сказано главного: литература утверждает себя только в климате свободного творчества.
«Вокруг света»