Бриллианты из Якутии

– А может… – робко начала моя сестра, но была резко остановлена выразительным взглядом тщедушной юности.

– А нам мужчина там сказал, что вы можете… – я не успела закончить.

– Какой мужчина? – зарычала администратор, – покажите мне его! – Она привстала.

– Мы своих не сдаём! – выкрикнула я, как перед расстрелом, и мы пошли на постоянную экспозицию.

Передвигаясь от Кончаловского к Лентулову, от Гелия Коржева к Васнецову, мы периодически задавали (уже шёпотом) вопросы служителям в залах Третьяковки, можно ли просочиться в зал Врубеля незаметно, знают ли они такие места? – но каждый раз получали отрицательный ответ.

Только в самом конце одна из служительниц искусства из-под маски злобно ответила:

– Знаю такие места, да вам не скажу! – Её ненависти не было предела, из-под маски буквально вырывались языки пламени.

– Спасибо! Спасибо Вам! Вы очень добры, – запричитала я, – дай Бог вам хорошего мужа и детей!

* * *

Наступил глубокий ноябрьский вечер. Снежинки под порывами ветра неслись, закручиваясь в снежные вихри. Как смерчи, они поднимались к небесам, и казалось, что уже февраль громко воет в трубах. На мосту у храма Христа Спасителя не было ни души. Метель крутила зигзаги так неистово, что мы останавливались, чтобы спрятать лицо от снега. «Какашка» Фишера загадочно и одиноко заполняла набережную. В душе гнездилось современное искусство и особенно портрет академика Н.Ф. Гамалеи работы П.Д. Корина.

Тем более что только труд этого великого человека и его последователей спасал сейчас, в настоящее время, всех нас от пандемии века. Сидя на пуфике перед его пожилым и, я бы даже сказала, сердитым и задумчивым лицом, я не могла себе вообразить, о чём думал этот великий человек, когда его писал Корин. Перед моим взором проплывали последние годы трудных, трагических дней, унесших жизни многих, в том числе и моего отца, и моё дыхание кислородом двадцать три дня в 1-ой инфекционной, шестидневная реанимация моего сына… Видимо, вместо Демона и «Сирени» Врубеля мне суждено было попасть именно сюда и увидеть плотно сжатый рот великого учёного, дело которого сейчас спасает жизни людей почти на всей Земле.

Дама с собачкой

Не так давно в нашем дворе на улице академика Вавилова среди стандартных четырнадцатиэтажек советской эпохи появилась новая жиличка, которую, как мне казалось, я встречала раньше, но не припомню где. Человек всегда заметнее, если у его ног прыгает или плетётся какой-нибудь пёс, а хозяйка вынуждена в любую погоду его выгуливать по известной надобности и для моциона, конечно.

Дама оказалась общительной, примерно семидесяти с сильным плюсом лет, с алыми, небрежно, дрогнувшей рукой накрашенными губками, изящно выведенными на вдохе и задержке дыхания бровями и обведёнными чёрным цветом юркими маленькими карими глазками. Мы сразу стали здороваться и иногда перебрасываться незначительными фразами.

– Вы молодец, – хвалила она меня, когда я выходила пройтись с палками для скандинавской ходьбы, – всегда нужно быть с накрашенными губами и прочим тоже. Это вдохновляет!

– Тяв-тяв, – вторила ей псинка, маленькая, кудлатая, с такими же, как у хозяйки, глазками.

Дама беседовала с отдыхающими на лавочке у подъезда пенсионерами и не только, шутила с собаководами, активно и регулярно удобряющими наш крошечный перелесок, назидательно сообщала что-то важное узбеку, что подметал асфальт около дома, а также имела огромный круг желающих послушать её речитативный фонтан в обществе «Московское долголетие».

Картина И.Э. Грабаря – Дама с собачкой

Однажды я возвращалась с концерта любимого мужского камерного хора имени Рыбина Валерия Михайловича, на который хожу уже лет тридцать. В этот день букет чудесного многоголосия в галерее художника Александра Максовича Шилова звучал не в вечернее традиционное время, а днём. Под козырьком крыльца нашего дома, спасаясь от мороси вместе с сабулькой и переминаясь с ноги на ногу, одиноко, но всё же царила «Дама с собачкой» – я так прозвала её в мыслях. Неожиданно за неимением слушателей она решила познакомиться со мной, и я узнала, что эта милая женщина носит имя Маргарита. Торопясь домой, я поспешила перекрыть фонтан пенсионерской «тоски», – имейте в виду, «тоска» в кавычках. Эта женщина не могла тосковать на пенсии и вообще – нигде и никогда! Но общение, даже одностороннее, ей всё же требовалось. Я быстро достала красочную рекламку с фотографией хора и небольшой афишей и со словами: «Сходите! Не пожалеете!» – сбрызнула в дверь.

Месяц пролетел как сверхзвуковой самолёт в небесном просторе города. Войдя в фойе зала Москонцерта на Пушечной, чтобы услышать «Музыку русской души (духовную и патриотическую)» хора Валерия Рыбина, я воткнулась прямо в фигуру Дамы, в этот раз она была без собачки. Она пристально смотрела на меня, и я понимала: не узнаёт.

– Здравствуйте, – громко сказала я, робея под её пытливым взглядом.

– Я Вас знаю! – сообщила она, указав на меня пальцем, продолжая рыться в памяти.