Бриллианты из Якутии

– Здравствуй, Володя, – на удивление задорно произнёс он. Достал грязный носовой платок, промокнул красные слезящиеся глаза. Немного помолчали.

– А дачу-то я продал! – эти слова прозвучали с такой печалью и горечью, что Владимир оторопел и от неожиданности затормозил.

– Как – продал? Зачем?

– Внучке нужны были деньги. Квартиру покупали ей. У ней же вся жизнь впереди… Жена лежит после инсульта уже год… А я что тут один? – он замолчал и опять промокнул слезящиеся глаза.

Оторопелый Владимир Юрьевич не мог вымолвить ни слова, вспоминая, как трепетно и скрупулёзно дед относился к своему детищу, как самозабвенно любил и обожал этот кусочек земли и как восхищался этими болотистыми лесистыми местами.

– Я не понял, а сейчас Вы куда идёте? – Владимир Юрьевич осторожно и сочувственно заглянул в сморщенное лицо деда.

– Тоскую очень по даче, – он вздохнул и опять промокнул лицо и глаза. – Еду посмотреть на домик издали и по лесу походить, – слёзы как брызги дождя он отёр мокрым платком.

– А кому продали, знакомым?

– Нет, незнакомым. Чужим. Я на дачу-то не захожу. Теперь чужое. Так, поброжу вокруг садового товарищества и домой еду. Электричка бесплатно. Мне легче делается чуть-чуть.

Владимир Юрьевич заглушил горловой спазм и подавил позыв слёзного потока. Он вёл машину окаменевшими руками, видел боковым зрением бледную небритую мокрую щеку Петра Геннадиевича, его морщинистые с толстыми венами коричневые руки, несуразную, местами рваную одежду, и не мог осмыслить этот порыв человека, бредущего на своё насиженное, наработанное, выпестованное место, где каждый куст, каждое деревце и каждая травинка ухожены его руками, обласканы его душой и политы его потом. Всё это, с огромной любовью выращенное, теперь принадлежит другим, чужим людям, а он приезжает и ходит вокруг за забором по перелеску и жадно ловит знакомые пейзажи души.

«Люди! Где вы? Где вы, любящие, понимающие, отзывчивые, добрые, радушные родные и близкие??? Ведь у вас вся жизнь впереди, а у него больше ничего не осталось!» – мысли Владимира Юрьевича разрывали его на части. Он терпеливо молчал. Пожал руку дяде Петру на прощанье, пожелал здоровья, высадил его у ворот товарищества. Пётр пошел по тропке вдоль забора, медленно и тихо удаляясь за ветвями ёлок.

* * *

Спустя месяц Владимир Юрьевич заметил распахнутую калитку Моралинской дачи и кривоватую фигуру ещё более согнувшегося и постаревшего друга отца. Его суетливые движения казались огромными, заполняющими всё пространство.

– О, Петр Геннадиевич! Как Вы здесь? – он пожал сморщенную, сухую ладонь старика.

– Эти люди, что купили дачу мою, на море поехали. Такая радость. Вот… Меня попросили поливать. Вот, поливаю тут… – Его лицо, морщинистое и серое, светилось счастьем.

Визит к проктологу

В канун пасхальных праздников Юлия Петровна наслаждалась пением известного мужского церковного хора. Концерты почти всегда были одноактными и длились не более полутора часов. К финалу концерта некий дискомфорт в области копчика не дал Юлии Петровне дослушать Рахманинова. Она осторожно пробралась к выходу и пошлёпала домой, с тревогой понимая, что надо обратиться к врачу на всякий случай…

Участковый терапевт дал направление к проктологу, у которого Юлия Петровна сроду не бывала. Изучив в интернете подготовку к посещению такого рода специалиста, она выполнила все необходимые процедуры и пришла в назначенное время к кабинету врача. Две хмурые фигуры мужского и женского пола сидели в очереди, заняв оборону. Мужчина, седой, худой и лохматый, костерил здравоохранение, а женщина с сиреневыми губами ему поддакивала.

На вопрос: «У меня, простите, на 12.45, а у вас?» Юлия получила многословный жёсткий ответ, что время у всех уже просрочено на сорок минут, и что у них – ещё раньше, и прийти должны люди на 12.30, а ещё не пришли. Юлия Петровна уселась подальше от беседующих на свой болезненный копчик, подозревая, что с прямой кишкой что-то не в порядке, достала телефон и погрузилась в философский роман Германа Гессе «Демиан». Дверь врачебного кабинета распахнулась, и вышел «тормоз» очереди в лице крепкого мужчины-нефтяника (как подумала Юлия Петровна, вспоминая анекдот: мужчина-нефтяник – это тот, у кого живот уже не втягивается). С красным, но оптимистичным лицом он весело поскакал к выходу. Седой, худой и лохматый нырнул в кабинет, а та, что с сиреневыми губами, подсела к Юлии Петровне, чтобы продолжить кого-нибудь костерить. Осуждение некоторых персонажей нашей действительности было поддержано Юлией Петровной, но по другим представителям они разошлись во мнении, и тут дама с сиреневой помадой спросила:

– А Вы, как я вижу, тоже на пенсии?

– Да, на пенсии, – ответила Юлия Петровна, и вдруг что-то игривое и весёлое проснулось в её душе и потребовало выхода.

– Чем же занимаетесь? – не унималась Сиреневая.

– Книги пишу, – легко и просто обозначила Юлия Петровна.