Новая филантропия преобразовала тюрьмы, внесла в уголовные законы дух кротости и разума, упразднила торговлю рабами и дала первый толчок народному образованию. Возрождение началось в не большом кружке оксфордских студентов, выражавшем свое возмущение против религиозной спячки эпохи в аскетических правилах, восторжен ной набожности и методически регулярной жизни, принесшей им насмешливое прозвище «методистов». Когда в 1738 году эта группа появилась в Лондоне и своей пылкой и даже эксцентричной набожностью обратила на себя общее внимание, в ней выделялись три личности; каждая из них нашла себе особое дело в той общей задаче, к которой привлек их с самого начала дух нового движения, — внести веру и нравственность в массы населения, сосредоточенного в городах или вокруг рудников и угольных копей Корнуолла и севера. Главным проповедником «возрождения» явился Уайтфилд, стипендиат Пемброкского колледжа. Красноречие руководило политикой Англии; его религиозная сила сказалась тогда, когда боязнь «энтузиазма» закрыла перед новыми апостолами кафедры государственной церкви и заставила их проповедовать в открытых местах. Скоро их голоса стали раздаваться в самых диких и варварских углах страны: среди мрачных болот Нортумберленда, в трущобах Лондона, в длинных галереях, где в промежутках своей работы прислушивается к шуму моря корнуоллский рудокоп. Проповедь Уайтфилда носила прежде неслыханный в Англии характер; она отличалась театральностью, напыщенностью, часто вульгарностью, но обезоруживала всякую критику своим чрезвычайным реализмом, искренностью веры, глубоким сочувствием к греховности и горю человечества. Обычный энтузиаст не смог бы выманить денег у бережливого Франклина или возбудить удивление в пресыщенном Горасе Уолполе, он не мог бы с вершины зеленого холма в Кингсвуде смотреть на 20 тысяч грязных углекопов из Бристольских копей и видеть, как по мере его проповеди «слезы оставляли белые полосы на их почерневших щеках».
На грубые и невежественные массы, к которым обращались Уайтфилд и его товарищи, они производили сильное впечатление как в хорошем, так и в плохом смысле. Их проповеди вызывали сильную ненависть у противников. Их жизни часто грозила опасность; на них нападали толпами, их бросали в воду, били камнями, душили вонючим дымом. Но зато они вызывали такой же страстный энтузиазм. У женщин появлялись судороги; здоровые мужчины вдруг падали на землю; проповедь прерывалась взрывами истерического смеха или плача. Вообще их проповеди сопровождались всеми явлениями сильного духовного возбуждения, столь нередкими теперь, но для тех времен странными и непонятными; грозное сознание своей греховности, новый страх перед адом, новая надежда на небо принимали формы, одновременно и комичные, и возвышенные. Этому внезапному и поразительному просветлению Чарльз Уэсли, студент колледжа Крист-Черч, придал привлекательность. Он был «нежным певцом» движения. Его гимны выражали горячую веру обращенных в таких чистых и возвышенных стихах, что поневоле забывалась их крайняя напыщенность. Дикие взрывы истерического восторга перешли в страсть к пению гимнов, и в народе появилось новое стремление к музыке, постепенно изменившее характер общественного богослужения в Англии.
В старшем брате Чарльза Уэсли Джоне воплощались не та или другая стороны нового движения, а все оно целиком. Он считался главой группы методистов уже в Оксфорде, где был членом Линкольн колледжа, и, по возвращении из сумасбродного путешествия к индейцам Джорджии, снова взял на себя руководство маленьким обществом, переселившимся в Лондон. Как талантливый проповедник он стоял наряду с Уайтфилдом, а как составитель гимнов уступал только своему брату Чарльзу. Но, соединяя в себе до некоторой степени достоинства обоих, он обладал качествами, совершенно чуждыми им: неутомимой энергией, холодной рассудительностью, авторитетностью, организаторским талантом, удивительным сочетанием терпения и умеренности с сильнейшим честолюбием всеми свойствами, обеспечивавшими власть над людьми. Кроме того, больше всех других методистов он был ученым и искусным писателем; при начале движения он был старше всех своих товарищей и пережил их всех. Его жизнь охватывает почти весь век, и методистское движение прошло через все фазы своей истории, когда в 1791 году он умер в возрасте 88 лет.