Британия. Краткая история английского народа. Том II

Для Уэсли было бы невозможно пользоваться властью, если бы наряду с энтузиазмом своих учеников он не разделял также их увлечений и сумасбродства. В течение всей своей жизни он был аскетом монахом. Временами он питался одним хлебом и часто спал на голых досках. Он жил в мире чудес и вмешательств божества. Он считал чудом, если дождь переставал и это позволяло ему продолжать путь. Он считал карой неба, если над городом, оставшимся глухим к его проповеди, разражались буря с градом. По его словам, однажды, когда он устал, а его лошадь захромала, он подумал: «Неужели Бог не может чем-нибудь или без ничего исцелить человека или животное»? И тотчас прошли и его головная боль, и хромота лошади. С еще более ребяческим фанатизмом определял он свое поведение как в обычных случаях, так и в важные минуты жизни, метая жребий или читая тексты, на которых открывалась его Библия. Но при всем его суеверии Уэсли обладал чисто практическим, методичным и консервативным умом. Никогда еще во главе крупного переворота не стоял человек, столь враждебный революции. В молодые годы епископы вынуждены были порицать его за бездушие и нетерпимость в церковных делах. Когда Уайтфилд начал свои проповеди в открытом поле, Уэсли «сначала не мог примириться с этим странным приемом». Он осуждал допущение мирян к проповеди, боролся против него и в результате остался с проповедниками из одних мирян. До конца он был страстно привязан к английской церкви и считал основанную им общину просто светским обществом, находящимся с ней в тесной связи. Он порвал с «моравскими братьями», (религиозная секта в Богемии с 15 в.) прежде всех поддержавшими новое движение, когда их пренебрежение к религиозным формам оказалось опасным для прочного руководства им. Он порвал с Уайтфилдом, когда великий проповедник бросился в крайний кальвинизм.

Но тот же практический склад ума, который заставлял его отвергать все крайнее и с трудом принимать новое, помогал ему сохранять и организовывать принимаемое им новое. Он сам стал неутомимейшим проповедником в открытом поле, и в течение полувека его дневник является простым перечнем новых поездок и новых проповедей. Вынужденный в своей деятельности пользоваться содействием мирян, он превратил его в новую привлекательную особенность своей системы. От его прежнего аскетизма уцелели только нелюбовь к общественным увеселениям и отвращение к веселым и светлым сторонам жизни, что объединяет методизм с пуританством. Когда в зрелом возрасте исчезло его пылкое суеверие, он своим холодным здравым рассудком расхолаживал у своих последователей восторженные порывы, сопровождавшие начало «возрождения». Его силы были направлены на создание крупного религиозного общества, которое могло бы придать новому движению прочные и практичные формы. Методисты разделялись на группы, собиравшиеся на «трапезы любви» и слушавшие попеременно то оседлых, то странствующих проповедников; недостойные члены изгонялись. Все общество подчинялось неограниченной власти собора священников. Но при жизни Уэсли руководство новым религиозным обществом принадлежало ему одному. «Если под произвольной властью вы разумеете власть, которой я пользуюсь один, без товарищей, — отвечал он противникам с очаровательной простотой, — то вы, конечно, правы; но я не вижу в этом зла».