Британия в новое время (XVI-XVII вв.)

Английские пуритане, как и их единоверцы в Массачусетсе, активно занялись искоренением порока. Все азартные игры и пари были запрещены. В 1650 г. был принят закон, в соответствии с которым супружеская измена каралась смертью; единственное, что могло смягчить жестокость наказания — невозможность убедить присяжных в виновности обвиняемого. Яростным нападкам подверглось пьянство, множество пивных оказались закрытыми. Употребление бранных слов считалось преступлением и наказывалось штрафом, причем размер последнего зависел от положения человека в обществе: герцог платил тридцать шиллингов, барон — двадцать шиллингов, помещик — десять. Простолюдин мог излить свои чувства за три шиллинга. Но и за эти деньги дозволялось не многое: так, одного несчастного оштрафовали за слова «Бог мой свидетель», а другого за выражение «Клянусь моей жизнью». За дисциплиной и нравственностью следили строго. Церковные праздники рассматривались как предрассудки; им на смену пришли ежемесячные постные дни. Особенно яростную враждебность пуританских фанатиков вызывало Рождество. Парламент был глубоко озабочен той свободой, которую давал этот праздник святотатственным, чувственным удовольствиям. На Рождество, перед обедом, по Лондону ходили солдаты, имевшие право беспрепятственно заходить в любой дом и забирать кушанья из кухонь и печей. Повсюду подглядывали и подслушивали.

По всей стране были снесены майские столбы [120], так как старые деревенские танцы вокруг них вели к распущенности. Наказывали за прогулки по субботам, если только человек не шел в церковь, и штрафовали за то, если кто-нибудь осмеливался отправиться в соседний приход послушать проповедь. Обсуждалось даже предложение запретить людям сидеть у дверей своего дома или прислоняться к ним в субботу. С травлей медведей и петушиными боями покончили просто и эффективно — медведей отстреливали, а петухам сворачивали шеи. Запрет пал на все виды спорта, скачки и борьбу. Предпринимались попытки законодательно закрепить использование украшений — как мужских, так и женских.

В те годы желание получить должность или продвинуться по службе часто вело к лицемерию.

Так как постное выражение лица, возведенные к небесам глаза, гнусавый выговор и речь, приправленная цитатами из Ветхого Завета, были средствами добиться милости и расположения, то помимо тех, для кого эти черты были естественным образом свойственны, находились люди, которые подстраивались под угодный власть имущим тон. Подобные ханжи часто пополняли ряды армии, состоящей из дисциплинированных пуритан самого строгого толка, постоянно требовавших увеличения своих рядов и своего жалованья и не допускавших ни малейшего сопротивления. Армейские генералы и полковники быстро прибрали к рукам богатые земельные угодья из числа прежних владений короны: Флитвуд стал хозяином Вудстока, Ламберт — Уимблдона, О'Кей — Эмптхилла, Прайд — Ноунсача. Хейзелригг и Берч завладели обширными землями, принадлежащими епископствам Дарем и Хертфорд. Однако основная масса населения воспринимала правление Кромвеля как бесконечную, мелочную тиранию. Протекторат внушил к себе такую ненависть, какую не вызывало ни одно другое правительство до или после него. Англичане осознали, что ими управляет власть, действия которой никак не контролируются. Ненависть к военной диктатуре становилась все сильнее еще и. потому, что не находила выражения. Прежде короли разоряли знать и облагали налогами богачей, но теперь на вершине власти находились те, кто занял свое место, совершив множество преступлений и поправ все законы. Они присвоили себе право определять порядок жизни и привычки каждого гражданина, каждой деревни, меняя традиции и обычаи, складывавшиеся в течение многих веков. Что же удивительного в том, что, сидя под развесистыми дубами, люди тепло вспоминали «добрые старые времена» и мечтали о тех днях, когда «король снова вступит в свои права»?

Мы не можем оценить Протекторат и лично Кромвеля только отрицательно. Лорд-протектор был защитником протестантизма, арбитром Европы, патроном науки и искусств. Он умел ценить достоинства других людей и, бесспорно, любил Англию. Невозможно оставаться безучастным к его желанию морально оправдать свои чрезвычайные полномочия или к его чувству ответственности перед страной и перед Богом. Хотя Кромвель легко убедил себя в том, что избран верховным правителем государства, он всегда был готов поделиться властью с другими — конечно, при условии, что они во всем согласны с ним. Он был готов управлять через парламент, если этот парламент станет принимать законы и вотировать налоги, нужные ему. Но ни заигрывания, ни чистки не убедили депутатов в необходимости исполнить волю протектора. Снова и снова ему приходилось использовать силу оружия или угрожать ее применением, и правление, которое он стремился превратить в конституционную альтернативу абсолютизму, на практике стало военной диктатурой.