В течение всего утра мне очень не хотелось беспокоить главнокомандующего, генерала Докучаева, поскольку я прекрасно понимал необходимость того, чтобы ему не мешали разрабатывать планы, а с полковником Стоуксом в качестве его начальника штаба я был вполне уверен в поддержании связи между 39-й бригадой и местными войсками, а также в принятии действенных мер. Когда я все-таки решился навестить его в штаб-квартире, то обнаружил, что я слишком скромничал.
Меня провели в его кабинет в 11 часов утра, и худшего состояния смятения я никогда не видел. Это действительно заставило меня потерять всякую надежду. Я не виню самого генерала; трудно играть роль главнокомандующего в революционной армии, где все равны и все имеют равное право составлять и обсуждать планы, но принятие какой-либо последовательной линии действий в такой суматохе становится невозможным.
Кабинет генерала находился в чем-то вроде внутреннего святилища, куда можно было попасть, пройдя через несколько других комнат, в которых находилось излишнее количество солдат-писарей и чиновников, но, открыв дверь, я вскоре обнаружил, что, хотя кабинет и находился в дальнем углу, вряд ли его можно было назвать святилищем. На самом деле не будет преувеличением сказать, что звук разрывающихся снарядов снаружи заглушался шумом внутри. Первое, что бросилось мне в глаза, был сам генерал, не сидевший спокойно со своим штабом и обдумывающий стоящую перед ним задачу, а стоявший посреди комнаты рядом с высоким казачьим лейтенантом, возвышавшимся над ним и жестикулировавшим с такой яростью, что я действительно подумал, что он собирается его ударить. Нет никакого смысла упоминать имя этого офицера, но он был хорошо известен всем нам как человек с очень вспыльчивым характером, и он, несомненно, узнает себя, если эта книга когда-нибудь попадется ему на глаза.
Когда лейтенант удалился, генерал, вместо того чтобы приказать арестовать его, просто сказал: «Надо же, какой он вспыльчивый!» Поистине русский темперамент – это удивительная смесь крайностей. Неистовое возбуждение мгновенно сменилось безмятежным спокойствием.
Другие, менее ярые «советчики» стояли наготове, дабы занять место лейтенанта, телефон звонил непрерывно, и генерал сам отвечал на большинство звонков, в то время как полковник Стоукс и другие британские офицеры устроились на балконе, считая уличный шум менее раздражающим, чем гвалт кабинета.
Целью моего визита было, во-первых, выяснить, как обстоят дела в русской штаб-квартире, а во-вторых, внушить генералу, что положение можно спасти только решительным контратакующим ударом. Последний пункт, естественно, уже был обдуман, и после короткого обсуждения выяснилось, что приказы, которые собирался отдать главнокомандующий, должны были привести к желаемому результату. Однако, исходя из подслушанной мной половины телефонного разговора, который генерал вел с каким-то штабным офицером, я питал крайне слабую надежду на то, что атака будет предпринята. Ниже приведены примеры фрагментов телефонного разговора, который я подслушал: «Почему его батальон не на месте?», «Я отдал приказ два дня назад и с тех пор трижды повторил его», «Разве вам не известно, где этот батальон?», «Если он не подчинится приказу, то будет арестован».
В результате этого визита у меня появилось убеждение в том, что, если к и без того длинному списку не прибавится новое чудо, Баку не удастся спасти, и пришло время обдумать предварительные шаги по эвакуации. Поэтому я вернулся на корабли и дал указания принять превентивные меры. После чего коммодор Норрис сделал все необходимые шаги по подготовке кораблей. «Курск» и «Або» подготовили для больных и раненых, а «Крюгер» должен был везти пушки и большую часть бойцов. Последних насчитывалось около 1300 человек, поскольку, помимо 900 солдат на линии огня, около 400 человек были заняты на службе в городе, в охране, снабжении и т. д. Этот последний резерв также должен был найти – в случае неизменно угрожавшей нам паники в городе – место сбора и помощь среди неразберихи при отступлении с боем. Тюки хлопка с пристани подняли на борт и разместили так, чтобы защитить мостик и наиболее уязвимые части судна от ружейного огня. Это было все, что мы могли сделать в качестве защиты, так как никакое укрепление не могло помочь нам против огня крупнокалиберных пушек бакинского флота, если – что казалось вполне вероятным – в последний момент он обернется против нас.
Для нас явилось большим благом, что телефонные линии до сих пор не были повреждены, даже несмотря на то, что город был наводнен вражескими агентами. На самом деле они оставались нетронутыми до последнего момента, что значительно облегчало прикрывавшие эвакуацию действия.