Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

— Так чего же вы не открывали? Иван Петрович, Петр Сергеич — да ведь кто угодно может сказаться Иваном Петровичем! Не поэтому ли я и назвался Иваном Петровичем?

— Да, да, — ответил нервный, — но в наше время никогда не знаешь, кто стоит за дверью.

— Что ж, тогда откройте да посмотрите, или в следующий раз я так и заору «Марш!».

Человек смотрел на него с непередаваемым ужасом.

— Ну, ну, — засмеялся Марш, — шучу же. Это мой друг… э-э-э…

— Михаил Михайлович, — вставил я.

— Очень рад знакомству, Михаил Михайлович, — сказал нервный, но вид у него был отнюдь не радостный.

Журналисту было лет тридцать пять, хотя из-за худого и бледного лица, взъерошенных волос и неровной бороды казалось, что ему под пятьдесят. На нем было старое зеленоватое пальто с поднятым воротником, и он шаркал в поношенных теплых тапочках. Квартира находилась на темной стороне улицы, солнце никогда не освещало ее мрачных стен, в ней было сумрачно и затхло и веяло ледяным холодом.

— Ну, как идут дела, Дмитрий Константинович? — спросил Марш.

— Плохо, плохо, Иван Петрович, — кашляя, сказал Журналист. — Я уже третий день не хожу на работу. Вы простите, продолжу заниматься делами: я собирался обедать. Проходите на кухню, там теплее всего.

Журналист, готовя свою полуденную трапезу, варил несколько картофелин на огне на крошечном примусе.

— Двухдневный паек, — с иронией заметил он, приподнимая соленую селедку. — Ну в самом деле, как, по их мнению, можно на это прожить? Да еще полфунта хлеба в придачу. Вот как они кормят буржуев взамен на то, что мы на них пашем. А если вы на них не пашете, то вообще ничего не получите. Как говорится, не трудящийся, да не ест[13]. Но «трудится» только тот, кто работает на них. Если потеешь ради собственной выгоды, это называется «спекуляция», и тебя расстреливают. Тьфу! Да уж, до чего дошла наша Россиюшка! Разве не правда, что нас превратили в стадо овец?

Продолжая в том же духе, Журналист почистил свою вонючую селедку и принялся есть ее с картошкой, жадно, но бережно, зная, что чем быстрее он покончит со своей скудной трапезой, тем скорее почувствует, что больше ничего не осталось. Обглодав скелет, он пососал хвост и потыкал вилкой селедочью голову — не осталось ли хоть кусочка мяса?

— Плюс тысяча рублей в месяц, — продолжал он. — Вот у меня двухдневный паек — хватило на один обед, а что купишь на тысячу рублей? Несколько фунтов картошки, фунт или два хлеба с маслом? Тогда на дрова ничего не остается, ведь раньше-то они стоили пять рубликов за сажень, а теперь все пятьсот!

Из кармана пальто Марш достал полфунта хлеба.

— Вот, Дмитрий Константинович, — сказал он, суя ему сверток, — кушайте на здоровье!

Лицо Журналиста преобразилось. Измученное выражение исчезло. Он поднял глаза, его рот застыл в полуулыбке восторга и недоверия, а в запавших глазах заискрилось детское удовольствие и благодарность.

— Это мне? — воскликнул он, не веря своим глазам. — А как же вы? Вам же наверняка самому не хватает, особенно с тех пор как…

— Насчет меня не тревожьтесь, — сказал Марш со своей добродушной улыбкой. — Вы знаете Марию? Она настоящее чудо! Умеет достать все. На моей ферме она умудрилась спасти несколько мешков картошки и довольно много хлеба и спрятать все это здесь, в городе. Но послушайте, Дмитрий Константинович, ко мне скоро должны прийти — тот же человек, что и позавчера. Я проведу его в другую комнату, чтобы он вас не видел.

Я видел, что Журналиста снедает страх из-за того, что придется принимать незваного гостя Марша, но он ничего не сказал. Бережно завернул хлеб в бумагу и убрал в буфет. Через минуту прозвучало три резких звонка. Марш поспешил к двери, впустил своего гостя и провел его в кабинет Журналиста.

— Вы тоже можете войти, — сказал он мне, заглянув в кухню.

— Михаил Иваныч, — прошептал я, показывая на себя, пока мы шли.

Марш представил меня.

— Мой друг Михаил Иваныч Шмидт, — сказал он.

Первым делом при виде человека, которого Марш звал Полицейским, я чуть не рассмеялся, потому что мне редко доводилось видеть человека, менее похожего на стража порядка, чем этот коротышка, который встал и поклонился нам. Я не буду описывать его слишком подробно, скажу только, что он был невысокого роста, краснолицый и невзрачный. Однако, несмотря на это, его манера держать себя свидетельствовала о том, что он очень высокого мнения о собственной персоне. Он пожал нам руки и сел с комическим достоинством.

— Продолжайте, Алексей Фомич, — сказал Марш. — Пусть мой друг тоже послушает, как обстоят дела. Возможно, он как-то поможет.