Брюки мертвеца (ЛП)

— Я читал о нем, — кивает отец. — Приятно видеть, что у него все хорошо, — он машет ложкой на меня. — Смешно, я думал, что искусство — это больше про тебя. Ты хорошо рисовал в художественной школе для малышей.

— Ну... — и немного по-детски улыбаюсь. Я люблю старого мужика. Смотрю на его седые волосы, зализанные назад тонкими прядями — будто лапа полярного медведя на розовом скальпе, и мне интересно, сколько из них побелело из-за меня.

— Хорошо, что вы помирились, — ворчит он, — жизнь коротка; слишком коротка, чтобы ругаться из-за денег.

— Заткнись, ты, старый коммуняка, — я не могу устоять перед возможностью пересмотреть его политические убеждения: — Деньги — единственная вещь, стоящая того, чтобы ругаться в наши дни!

— Вот, именно это сейчас в этом мире и неправильно!

Моя работа выполнена! Мы приканчиваем бутылку шардоне, он все еще немного пьян, так выпил слишком много виски — прямо как я на Рождество. Когда он начинает слегка покачиваться на стуле, я вызываю ему такси домой и возвращаюсь в отель.

Пока машина катится по темным улицам, я не могу поверить своим глазам, увидев, кто попрошайничает на тротуаре под уличным фонарем. Я рад и встревожен — это Спад Мерфи, сидит буквально в ярдах от моего отеля. Прошу таксиста остановиться, выхожу из машины и плачу парню. Потом тихонько подхожу к Спаду, который одет в бейсбольную кепку «Квик Фит», дешевые бомбер и джинсы, неуместно новые кроссовки, шарф и перчатки. Он сидит, согнувшись пополам. Рядом с ним один из этих маленьких терьеров — не знаю, если йорк или вести, но, похоже, его нужно помыть и подстричь.

— Спад!

Он поднимает глаза и пару раз моргает, прежде чем растянуться в улыбке:

— Марк, я не могу поверить, я уже собирался уходить, — он поднимается и мы обнимаемся. От него разит стойким запахом застарелого пота, мне приходится побороть рвотный рефлекс. Мы решаем выпить и идем к отельному бару. Спад — полубухарик, плюс, с ним шелудивая собака, но у меня — счет в этом отеле, так что несмотря на неодобрительный взгляд девушки-бармена, нас впускают. И это очень даже добродушно с их стороны (не хочу быть уебком, но он, кстати, сильно воняет — так, как не вонял с самого детства. Ну, если только в наркоманские деньки, но, наверное, мой запах перебивал это). Мы садимся в темный угол, чуть подальше от всех остальных в еле заполненном баре. Пес по кличке Тото тихонько сидит у его ног. Крайне странно, что Спад стал собачником — он всегда любил котов. Мы неизбежно начинаем обсуждать феномен Франко; я рассказываю ему, что хочу отплатить Больному, Второму Призеру и безумному художнику. О том, что первого надо найти, второй испарился, а третий не берет деньги, которые я ему задолжал.

— Неудивительно, что Франко не интересуют деньги, кот, — Спад выпивает добрую половину пинты лагера, пока Тото дает погладить себя под столом. Он — грязный вонючка, но милый и добрый, его наждачный язык облизывает костяшки моей руки.

— Что ты имеешь виду?

— Конкретно проклятые деньги, понимаешь. Деньги, которые ты мне дал, были худшим, что со мной случилось. Огромная, просто гигантская волна наркотиков, и конец наш с Эли. Я не виню тебя в этом, кот, — услужливо добавляет он.

— Думаю, мы все делаем свой выбор в жизни, друг.

— Ты правда веришь в это?

И вот он я, сижу и обсуждаю свободу действий и детерминизм с бухариком; я на «Гиннесе , он — на «Стелле. Дискуссия перетекает в мою комнату.

— А какой у тебя выбор, кроме, как верить в это? — спрашиваю я, открывая дверь; запах секса бьет в нос, но Спад ничего не замечает. — Да, у нас есть сильные позывы, но мы видим, что это и куда нас ведет. Поэтому мы можем сопротивляться им, отвергать их, — говорю я ему, вдруг понимая, что уже делаю кокаиновые дорожки в ванной, пользуясь моей визиткой из нержавеющей стали от «Цитадел Продакшнс».

— Разве не видишь, чем занят прямо сейчас?

— Я не в режиме отрицания и отторжения на данный момент, — отвечаю, — я в режиме пройти через это все дерьмо любой ценой. Тебе не обязательно присоединяться ко мне. Тебе решать, — говорю ему, махая свернутой двадцаткой: — Делай свой выбор; это — мой.

— Ага... но только за компанию, понимаешь, — говорит Спад с нарастающей паникой, расслабляясь, лишь когда я передаю уебку двадцатку, которую никогда больше не увижу, — давно такого не было.

Потом мы возвращаемся на улицу, проходимся по барам — это единственный способ, которым я могу избавиться от него, прежде, чем глаза начинают слипаться, а зевок питбуля чуть не разрывает мне лицо. Я направляюсь в отель, чтобы немного вздремнуть.

Оглушительный будильник, похоже, будит меня десятью минутами позже. И это моя жизнь — абсолютная, блять, невменяемость. Сейчас мне надо лететь обратно в Лос-Анджелес, ради единственного гига Конрада, а затем вернуться обратно к Хогманаю. Я бы хотел остаться в Амстердаме на всю зиму и поработать, но мне нужно вернуться в Лос-Анджелес и уделить время Вики — если я хочу, чтобы у нас все было серьезно.