Брюки мертвеца (ЛП)

— Пиздец верно, — говорит Рентон и мы начинаем обмениваться опытом, фокусируясь на сходствах: геометрические фигуры и цвета, маленькие человечки, позитив и отсутствие угрозы, чувство, что тебе рады, управление высшим интеллектом. Потом мы переходим к различиям — я спускался лицом вниз по снежной горе и затем взлетал наверх; Спад рассказал об очень теплой, как матка, камере, он думал, что спускается вниз по ступенькам и этот спуск был главной его эмоцией...

... Я не могу оправиться от самодовольства, что это так типично для Мерфи — быть отправленным в ебаную темницу, пока Супер Сай исследует горы и летает в голубом небе. Бегби молчит. Рентон, чье лукавое крысятничество усиленно моим взглядом, говорит:

— Видишь, в моем трипе с Карлом стены развалились, как доски, открыв чистое голубое небо. Я вспыхнул этим пламенем, оно отправило меня в стратосферу, — он выпускает воздух, который держал за щеками.

Мы смотрим на Бегби, который открывает и трет глаза. Очевидно, у него многослойное зрение, как и у меня, но оно явно исчезает.

— Что ты получил из этого, Франко? — спрашиваю я.

— Нихуя, — говорит он, — просто яркие цвета и мерцающие огни. Было всего пару минут. Полное дерьмо.

Рентон и я смотрим друг на друга. Я знаю, что мы оба думаем об одном и том же:

Этот уебок? Художник? Пиздец.

— Ты сделал три затяжки? — спрашивает Рентон.

— Да, конечно, я сделал. Ты, блять, помогал мне.

— Спад?

— Я чувствую себя плохо, думая обо всем плохом, что я сделал, — говорит он взволнованно, — и о том, как я болен, Марк, но никогда...

— Все окей, мужик, не принимай слишком близко к сердцу, — пытается успокоить его Рентон.

Я поворачиваюсь к Бегби:

— Ну, я испытал больше, чем просто мигающие огни, Франко. Было пиздец феноменально. Было чувство, что я слился с каждым человеком каждой расы и двигался с ними, но, в то же время, был отдельно.

— Ты видел лего-гномиков? — спрашивает Рентон.

— Да, но мои были более шарообразными, не такими, как из кислотного дома, но очевидно, что из одного стойла. Это не поддается простому объяснению. Было так ярко, но теперь сложно объяснить, что именно я видел.

— Я пропал, — говорит Рентон, — вошел в пламя и выстрелил прямо в небо. Чувствовал ветер на моем лице, запах озона. Кто-нибудь был на большом ужине, как на «Тайной вечере»?

Довольно распространение видение.

— Нет, — говорю я ему и смотрю на Спада.

— Неа, мужик, я просто спускался вниз по ступенькам в подвал, но не страшный, а весь приятный и теплый, как возвращение в матку.

— Франко, не было картинок «Тайной вечери»? — давит Рентон.

— Нет, — говорит Франко и выглядит раздраженным, — как я уже говорил, просто мигающие огни.

Потом Спад говорит:

— Я реально себя чувствую нехорошо...

— Голова? — спрашивает Рентон.

— Нет... но я чувствую себя больным и голова кружится, — и поднимает майку. Рана влажная и из нее вытекают какие-то выделения. Спад стонет, его глаза закатываются. Он падает на диван и теряет сознание.

Блять...

26. Спад — больничный взгляд

Я чисто болен, мужик, очень болен, но я в больнице, и Франко пришел навестить меня, что очень удивительно — ведь он не такой — и я не пытаюсь оскорбить кота. Просто казалось, что он не волнуется о людях. Я имею в виду, у него новая пташка из Калифорнии и дети, новые, не те, старые, и кажется, он заботится о них. Я предполагаю, это что-то да значит. Да, я должен быть честен, кот превратился из тонущего бродяги в добытчика из джунглей, сидящего в уютной корзинке рядом с огнем и громко мурлыча себе. Он сказал мне, что я был без сознания двадцать четыре часа.

— Да, — говорю я. Они прочистили и перебинтовали мою рану, а теперь капают антибиотик, мои руки дрожат и я смотрю на пакет, который присоединен ко мне. — Я ничего не помню, — говорю ему, — думал, это было DMT.

— Слушай, друг, — говорит Франко, — я знаю, что что-то пошло не так с твоей почкой. Не буду на тебя давить. Но если что-то произошло, ты можешь поговорить об этом. Не то, что я выйду на тропу войны и убью того уебка. Эти дни прошли, это больше не я.

— Ага... я знаю это, Франко, изменившийся человек и все такое. Было безумно тогда, да?

— Да, — говорит Франко, а потом признается, — я наврал о DMT. Было пиздец дико, но я не хотел, чтобы Рентон знал. Они с Больным: всегда пиздец как заебывало, когда они разговаривали о наркотиках, блядские наркотики, блядские наркотики, блядские наркотики все время. Я хочу сказать, употребляй наркотики или нет; но, блять, не разговаривай о них двадцать четыре на семь!

— Что ты видел, Франко?

— Хватит, друг, — говорит Франко, — это маленькое предупреждение.

Но теперь я могу добиться большего с Франко, и у меня статус больного, поэтому я немного давлю:

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду, что я не хочу об этом разговаривать, — говорит он. — Это личное. В моей голове. Если ты не можешь держать в своей голове личное, нам всем придет пиздец.

Я хотел сказать, но мы все рассказали тебе, но я просто говорю:

— Справедливо кот. Когда ты возвращаешься в США?