Брюс. Дорогами Петра Великого

Афоне не надо было говорить дважды. Он свистнул так по-разбойничьи, что заглушил танцевальную музыку. Когда всадники подскакали к воротам, те были уже закрыты, а на стене выстроились караульные с заряженными ружьями.

— Кто такие? — твёрдо спросил Роман передних всадников.

— Фельдмаршал Флеминг к фельдмаршалу Меншикову! — ответил один из саксонцев по-русски.

Но Роману не нужен был переводчик. Он и так узнал краснорожего фельдмаршала, которого много раз видел во время службы в русском вспомогательном корпусе в Саксонии.

— Сейчас осведомлюсь, когда светлейший князь соизволит вас принять, господин фельдмаршал... — со скрытой усмешкой в голосе ответствовал Роман по-немецки и приказал до его прихода ворота не открывать.

Как он и ожидал, Меншиков был не очень-то обрадован вечерним визитом саксонца. Данилыч сие и не скрывал. Он выматерился по-русски от огорчения, что приходится прервать танцульку, галантно поцеловал немочке пухлую ручку и приказал Роману с видимой скукой:

— Ладно, вели открыть ворота союзничку!

Впрочем, когда фельдмаршал Флеминг явился в дом, Александр Данилович встретил его с отменной лаской, обнял как старого и верного (точнее, неверного) камрада и провёл в свой кабинет.

— Что привело вас ко мне в столь поздний час? — вежливо осведомился Меншиков, усадив Флеминга в кресло.

Саксонец оглянулся, точно опасался, что их подслушивают, и прошептал:

— Магнус Стенбок на пороге Германии, светлейший князь! Мною получены точные сведения, что он со своей армией собирается высадиться в Померании и освободить от русской осады Штеттин, от саксонской Штральзунд и от датской Висмар. Он хочет бить нас поодиночке, мой князь!

— И всего-то! — весело рассмеялся Александр Данилович. — Подумаешь, какой-то генералишка Стенбок! Да от меня сам король шведский бегал, а фельдмаршалы его мне толпой сдавались! Не боюсь я вашего Стенбока!

Здесь Флемингу пришлось признаться в том, в чём признаваться очень не хотелось:

— Зато мы и датчане очень боимся этого шведа. Разве вам ничего не говорит его виктория под Гельзингером?

— А у меня за плечами Полтава! — горделиво ответствовал Меншиков, но, взглянув на растерянного Флеминга, помягчел, сказал участливо: — Не боись, фельдмаршал. Главное, не давай Стенбоку генеральной баталии до русского сикурса. А я тебя всегда выручу, старый камрад. Вот моя рука! — И когда Флеминг стал трясти княжескую руку, Александр Данилович весело предложил: — А не вспомнить ли нам прежние забавы? В зале у меня и музыканты наготове, и партнёрши для танцев отменные!

От таких предложений Флеминг никогда не отказывался. И снова загремел бал в померанском поместье.

* * *

Летом 1712 года Меншиков обложил Штеттин со всех сторон. Против устья Одера Брюсом были поставлены русские батареи, и ни один шведский корабль не мог прорваться ныне в крепость и доставить припасы и подкрепление. Началась блокада. На штурм фортеции русские, однако, не могли пойти, ожидая от датчан тяжёлую осадную артиллерию.

24 июля 1712 года в лагерь Меншикова под Штеттином прибыл сам Пётр. По сему случаю все полки были поставлены во фрунт; балтийский крепкий ветер развевал плюмажи на касках гренадер (мода, заведённая Александром Даниловичем) и полковые знамёна. Солдаты были веселы, улыбались открыто. Пётр оглянулся на скакавшего рядом Меншикова: уж не выдал ли он своим людям по чарке водки перед царским смотром? Но Алексашка только лыбился от радости.

— Чему радуешься-то? — вырвалось у Петра.

— Твоему счастливому прибытию, мин херц! — Данилыч с хитрецой, как в прежние годы, лукаво прищурился. Пётр хотел было сказать: «А ну, дыхни!» — но сам улыбнулся и махнул рукой. Не хотелось портить сияющий июльский день.

После смотра помчались с Данилычем к устью Одера, где белели паруса только что прибывшего датского флота. Балтийский зюйд бил прямо в лицо, и Пётр физически вдруг ощутил, как расходятся морщинки у глаз и кожа под морским ветром становится свежей. Солёный зюйд, как в молодые годы, будил мечты о дальних заморских странах и походах. «Может, и солдаты оттого улыбались на смотре, что легко здесь, на Балтике, дышится?» — подумал Пётр. И вспомнил, как эти же солдаты в прошлом году стояли на Пруте. В чаду и копоти битвы было не до улыбок. На четвёртый день беспрерывных боёв лица почернели от пороха и знойной степной пыли, а глаза покраснели от бессонных ночей. Минул всего год — и, поди, улыбаются. Сыты, довольны — этот поход для них пока что весёлая прогулка. Столь разный лик у войны!

— Мин херц! Флагман выслал шлюпку! — весело скалил зубы Алексашка, словно и впрямь к ним вернулась молодость.